Книга Человек у руля - Нина Стиббе

И, в довершение всего, сломался телевизор. Мы включили его, и выключили, и покрутили ручки. Картинка не появилась, только желтоватый туман и рябь. Звук все еще работал, так что ясно было, что дело не в розетке. Поэтому мы сидели и слушали, надеясь услышать что-нибудь веселое, что могло бы приободрить нас после письма от скаутов. Ничего веселого не передавали. Только сказали, что умерла Чи-Чи, гигантская панда из Лондонского зоопарка.

Однажды я проснулась с каким-то странным чувством – словно на мне лежит кто-то или что-то и я не могу сдвинуть этот груз. Никто на мне не лежал, но я все равно не могла избавиться от тяжести.

В конце концов я встала и очень медленно занялась делами, но груз никуда не делся – будто я шла против сильного ветра. Я рассказала сестре, что на меня давит груз, и, должно быть, расплакалась.

Она сказала:

– Не беспокойся, Лиззи, у нас у всех время от времени возникает такое чувство, просто не обращай на него никакого внимания.

И я изо всех сил старалась не обращать на груз внимания, надеясь так избавиться от него. По дороге в школу на деньги, отложенные на ужин, я купила вишневые леденцы – на мой взгляд, верное средство, дабы укрепить силу духа. Леденцы помогли ненадолго, в школе ощущение тяжести вернулось, и по моим щекам потекли слезы. Хотя если не считать вялости, чувствовала я себя вполне сносно, да и расстроена ничем не была.

Мои слезы привели мисс Хилл в раздражение. Миссис Кларк повела бы себя по-другому, но миссис Кларк больше нас не учила, вместо нее пришла мисс Хилл.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего, – сказала я, – просто я какая-то вялая, как будто на мне лежит тяжелый груз.

– Наверняка дело не только в «вялости»… – И мисс Хилл прищурилась.

– Не думаю, – сказала я, утирая глаза.

– Должна же быть причина, – сказала она.

Этот неловкий разговор продолжался несколько минут.

– Ну, – сказала мисс Хилл, – тогда я предлагаю тебе выйти и подождать в раздевалке для девочек, пока ты либо перестанешь плакать, либо поймешь, в чем причина.

Я провела в раздевалке для девочек все утро. Перед большой переменой мисс Хилл отправила Мелоди Лонглейди посмотреть, как у меня дела.

– Мисс Хилл хочет узнать, продолжаешь ли ты плакать, – сказала Мелоди.

Я посмотрелась в зеркало.

– Да.

Мелоди скорчила сочувственную гримасу – опустила уголки губ и усиленно заморгала.

И тогда я спросила Мелоди, не может ли она тоже заплакать. Но она так не думала. Я спросила только потому, что когда она изобразила сочувствие, то было и вправду похоже, что она вот-вот заплачет. Но оказалось, что нет.

Несколько девочек пришли навестить меня во время большой перемены. Некоторые были очень добры. Позже снова зашла Мелоди и сказала, чтобы я отправлялась к директору. Я постучалась в дверь, и директриса сказала «войдите».

Она спросила, почему я здесь. Я ответила, что, наверное, потому, что плачу.

– А из-за чего ты плачешь? – спросила она и посмотрела на меня точно доктор.

– Я не знаю, – сказала я, – не из-за чего.

– Но должна же быть какая-то причина, никто не плачет без причины, – сказала она.

Я извинилась и ответила, что со мной все в порядке и что я даже думаю, что плакать так долго – это довольно смешно и немного неловко. Но никакой уважительной причины я не назвала, и, похоже, это вызвало у директрисы такое же раздражение, как у мисс Хилл.

– Послушай, Лиззи, пожалуйста, объясни мне, почему ты плачешь, чтобы я могла заняться своими важными делами, мммм.

– Я не то чтобы плачу, просто слезы сами собой текут, вот и все, может быть, у меня аллергия, – сказала я.

Я вернулась в раздевалку и провела там остаток дня, читая книгу, которую мне постоянно приходилось вытирать.

Дома слезы вдруг закончились. А вечером мама сообщила, что в прачечную «Подснежник» позвонили из школы и попросили ее связаться с ними. И как раз этого-то ей и не хватало. Ближе к вечеру она позвонила в школу и поговорила с директором.

– И что она сказала? – спросила я, сгорая от стыда.

– Она сказала, что ты весь день была расстроена и не говорила почему, – раздраженно ответила мама.

– Я не была расстроена, и я сказала им, что не расстроена.

Разговор продолжался в таком духе некоторое время. Не буду утомлять вас подробностями. Я поведала маме всю историю, начав с начала, то есть с груза, который на меня давит.

– Когда я проснулась, на меня давил какой-то груз.

– О, груз, – сказала мама, мигом все поняв, – это свинья.

– Свинья? – спросила я.

– Груз весом примерно со свинью, да?

– Да, молодую, – согласилась я, – молодую свинью.

– Свинья приходит, когда тебя все достало. Она приходит рано утром и приковывает тебя к постели.

– Зачем? – спросила я.

– Чтобы ты подумала, поплакала и раскрыла глаза; свинья приходит, чтобы помочь, так что встречай ее со всей душой, и тогда она уйдет.

– Но почему свинья? – спросила я.

– Свинья куда лучше, чем безликий мешок зерна, правда?

Мама рассказала о своих встречах со свиньей и о том, как свинья ей помогла, и добавила, что она очень гордится тем, как я обошлась со свиньей.

Как бы то ни было, с тех пор свинья навестила меня еще только раз. И я встретила ее со всей душой и носила ее на себе, пока она не засобиралась обратно в свой свинарник.

Следующим после дня свиньи утром мама сказала, что я могу не ходить в школу, дабы восстановиться, и провести день вместе с ней в фургоне. Это была приятная смесь восхитительного, отвратительного и раздражающего.

Мне пришлось делить переднее сиденье с маминым помощником Дино, от которого пахло кислым молоком, а на шее у него был противный прыщ. Мама никогда не закрывала до конца раздвижную дверь, Дино тоже, так они и катались по городу с приоткрытой дверью.

Они забегали то туда, то сюда, прижимая к себе рулоны полотенец, заскакивали во дворы, гаражи и пабы, проскальзывали в магазины, кинотеатры, клубы и офисы через черный вход вместе с рулонными полотенцами, ковриками и кухонными полотенцами. Они вежливо разговаривали с инспекторами дорожного движения и другими водителями фургонов. Они чинили покосившиеся раздатчики полотенец, на самых вонючих объектах натягивая на лицо свитер. И они подпевали радио, и ели кукурузные початки с сыром, и пили газировку из бутылки. Мама была просто чудо. Никогда я не видела ее такой. Такой занятой, и проворной, и вовлеченной.

У «Белой лошади» за Дино погналась собака, а у «Черной собаки» за мамой погналась лошадь. Потом в чайной «Грэнари», куда я протиснулась вместе с полотенцами, кухарка дала мне яйцо по-шотландски. И так оно все и шло, пока в «Рыбе и кварте» женщина не сказала маме, что транспортный отдел прачечной «Подснежник» просит ее немедленно связаться с ними, – тут волшебный пузырь лопнул.