Книга Моногамист - Виктория Мальцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Забери из моей машины детское кресло и установи в своей. Сам разберёшься?
— Конечно!
I'm Sending You Away by M83
Снимаю кресло не без труда: как это сделать сообразил, но не так быстро, как хотелось бы. Да уж, как бы я не стремился всё предусмотреть, пробелы всё равно остались. Дети — это очень хлопотно, оказывается! Но хлопоты эти такие приятные, что не передать словами! Поймёт меня только тот, кто долгое время очень хотел детей, но так и не смог получить их.
Устанавливаю кресло в своей машине, Лера пристёгивает Соню, а та тут же начинает лупить Алёшу по голове. Он ругается в ответ, но Соня только ярче хохочет, Алёша дёргает в ответ её за ногу, потом за тонкую косичку, и вот уже Соня злится, оба в шутку дерутся и шумят.
Лера разворачивается и резко приказывает:
— Ну-ка успокойтесь сейчас же! Сколько повторять, не шуметь в машине! Вы мешаете водителю!
— Да не мешают они мне!
И это правда: детский шум до сих пор мне только снился, а теперь, когда он стал реальностью, я ни за что не откажусь от него, буду слушать и слушать, даже если устану, даже если голова будет уже от него раскалываться, пусть он лучше будет! Не знаешь ты Лера, что этот шум — самое большое твоё богатство!
А Лера смотрит на меня с недоверием, и я добавляю:
— Мне нравится!
— Ну, раз нравится, слушай тогда! Дети, орите погромче, водителю нравится!
И в ту же секунду оба начинают так горлопанить, устроив настоящую какофонию воплей, что меня разбирает смех. Лера изучает меня, исследует, следит за всеми реакциями. Я это чувствую и оттого напрягаюсь — как бы ни сделать чего-то такого, что расстроит её, заставит сомневаться.
Лера, подняв бровь, интересуется:
— Где те бумаги, что я должна подписать?
— Вот в том ящике. Не знаю, как по-русски.
— Бардачок! — объявляет она громко и с возмущением.
— В бардачке, — спокойно уточняю я.
Она вынимает, и, уже не глядя, подписывает каждый лист. Затем, водрузив документы обратно, обречённо кладёт голову на спинку сиденья, упирается лбом в стекло и с горечью объявляет:
— Всё. Теперь я нищая. Опять.
— До нищеты тебе далеко, поверь! — отвечаю ей спокойно.
И я действительно спокоен, теперь мне совершенно не о чем больше переживать. В душе сладким сиропом продолжает разливаться умиротворение с тех пор ещё, как в машину сел Алёша.
Наивный! Мне ещё предстоял Загс! Вернее, та чаша мучений, которую я должен буду выпить, чтобы стать уже, в конце концов, её мужем!
Всё дело в том, что когда регистратор предложила нам акты на подпись, Лера замешкалась…
Эта её нерешительность превратилась для меня в бездну панического страха снова получить отказ… Она тянула так долго, что регистраторша успела даже выдать мне сочувствующий взгляд, а затем и поддерживающую улыбку… Это было унизительно и… в очередной раз больно! Обидно, чёрт возьми, ведь я это не заслужил! Неужели я так плох для неё, что в решающий момент, она никак не может собраться и поставить уже эту чёртову подпись?
Её рука, вот уже вечность сжимающая чёрную шариковую ручку, дизайн которой я запомню на всю оставшуюся жизнь — так долго гипнотизировал её, опускается, наконец, на бумагу и оставляет красивый женственный росчерк…
В это же мгновение я с шумом выдыхаю тонны напряжения, слышат это все присутствующие… Свершилось — мы женаты! Теперь Лера — моя жена, я — её муж… Вот только горечь её нерешительности в ответственный момент и буквально вымученная подпись отравляют меня своим ядом…
В моих планах были объятия и долгожданный поцелуй, ведь люди обычно целуются в такие моменты… Но её холодность и моё унижение, обида, боль недоверия не позволили мне этого сделать — я просто не смог переступить через себя, подавить в себе плохое во имя хорошего… А ведь это так нужно было в тот самый момент… Жаль, некоторые важнейшие вещи мы понимаем так не вовремя…
Мы выходим из Загса порознь, оба молчим. В моих руках бумаги — теперь мы официально семья, но на деле между нами пропасть… Я знаю, что должен, обязан перекинуть мост через неё, именно я — ведь это я мужчина, но… Но в этот момент я слишком сильно обижен и раздавлен её очевидным нежеланием быть со мной и буквально вымученной под натиском моих решений уступкой… Конечно, в душе я совсем не об этом мечтал. Я бы хотел выходить с ней из церкви под звон колоколов, чтобы на головы нам бросали зерно, и я бы стряхивал его и лепестки роз с её белого платья… В своих снах и мечтах я столько раз бережно убирал белую прозрачную ткань с её лица, чтобы дорваться, наконец, до её губ и целовать их долго и бесконечное количество раз, имея на это теперь уже полное законное право… Но главное, я так и не услышал её громкого, уверенного и счастливого «Да» в ответ на мой призыв, не увидел её тёплой улыбки, рождённой предвкушением счастья рядом со мной, так и не был одарен радостным блеском её глаз, влажных от самых лучших в её жизни переживаний…
И именно в это мгновение на мои глаза навернулись слёзы… Увы, это не были эмоции растроганного торжественным моментом мужского сердца, это были сожаления о том, что всё вышло именно так, по-дурацки… Холодно, больно, унизительно и с адским недоверием…
Я отвернулся в сторону, чтобы скрыть свою слабость, но ей было не до меня — она тоже плакала, очевидно, о чём-то своём.
Так начался наш брак. Наша семья.
M83 — Solitude
Но как бы ни было тяжело, мужчина обязан держать всё под контролем. Именно поэтому утром, в день нашего отъезда в США, за завтраком я мягко ставлю вопрос:
— Лера, можно мне познакомиться с твоими родителями?
— Да, конечно… Наверное, даже не то, что можно, а нужно!
Конечно, нужно. А ещё нужнее было бы твоё предложение сделать это. Но ты молчишь… Как всегда просто молчишь!
— Тогда я съезжу куплю торт и вернусь за вами к 12-ти дня. Успеешь собраться? Наш вылет в восемь вечера, в семь должны быть в аэропорту.
— Успею.
— Алекс, можно я с тобой за тортом? — резво встревает Алёша.
— Только если мама не будет против!
— Я не против.
— Урааа! — вопит Алексей и его радость… Нет не так: полное отсутствие сожалений о расставании с отцом меня удручает…
— Я тоже… — тихо просит Соня, незаметно очутившаяся рядом со мной.
— Нет, Сонь, ты остаёшься со мной, и это не обсуждается!
Соня начинает плакать, Лерина строгость и чёрствость по отношению к настолько маленькому ребёнку поражают меня…
— Сонечка, маме здесь очень нужна помощь. Давай, ты останешься, и будешь помогать ей, ладно? Мы с Алёшей быстро вернемся, и я поиграю с тобой, хочешь?
