Книга Настоящие, или У страсти на поводу - Татьяна Серганова

Неправда. Ложь! Не может быть!

Это она! Снова она! Армель Констанци! Великие, как долго она будет вмешиваться в мою жизнь и жизнь других?

«Но ты же сама всё видела, — горько шепнул разум. — Своими собственными глазами».

— Я должна с ним говорить, — стукнув кулаком по столу, выдохнула я и мотнула головой.

— Леонард уехал, — произнесла свекровь, застывая в дверном проёме.

Красивая, можно сказать совершенная, с холодным взглядом голубых глаз, в которых сейчас горел триумф.

Интересно как давно она там стояла и что успела увидеть?

— Куда?

Я с трудом заставила себя разжать кулак. Измятый, деформированный комок с тихим шелестом упал на столешницу, качнулся и застыл.

— По делам. Сын давно не сообщает мне о своих планах. Вам, я так понимаю, тоже?

Теперь к блеску прибавилась ядовитая улыбка.

— Вас это не касается.

— Часто роетесь по чужим вещам, графиня? — сладко спросила она, указав взглядом на комок. — Бандитское прошлое не даёт покоя?

— Оставьте меня.

— Что такое? Сказка закончилась так и не успев начаться? А я ведь предупреждала.

— Вы ничего не знаете! Ни обо мне, ни о своём сыне!

— Ну, конечно, не знаю. Куда уж мне. Зато мне точно известно, что он сегодня не приедет ночевать. Останется в столице. Как думаете, один? Или найдет себе компанию?

— Меня ваше мнение не интересует, — процедила я и выскочила из кабинета, едва не сбив ненавистную свекровь. Но та успела вовремя отскочить в сторону, давая мне пройти.

Мне не хватало воздуха. Горло сковал спазм, мешающий нормально вдохнуть. Внутри всё болело и горело.

Вроде бы все доказательства перед носом, а я всё равно отказывалась в это верить.

— Надо поговорить с ним. Посмотреть в глаза и поговорить. А не гадать и выдумывать.

Наверное, прав был Эйдан, я всё такая же наивная дурочка, которая привыкла верить всем и думать о людях только хорошее. Ничему меня жизнь не учит.

«В последний раз», — пообещала себе, выбегая на улицу и направляясь к конюшням.

— Леди Торнтон? — удивленно произнёс Керит, вскакивая с пенька.

— Запрягай лошадей. Прямо сейчас.

— Но граф не разрешил.

— Я прошу тебя, Керит. Это очень важно. Графа я возьму на себя.

— Мне и так досталось за то, что я позволил вам уйти в тот особняк, — признался тот, отводя взгляд. — Лорд Торнтон второго раза не простит.

— Керит, — произнесла я твёрдо. — Если ты не отвезёшь меня туда, куда я прошу, то я найду другой способ это сделать. Может, лучше, если я поеду под твоим присмотром?

Кажется, мне удалось найти способ его переубедить или хотя бы задуматься.

— Я тебе угрожаю. Графу об этом так и скажем.

— Всё это плохо кончится…

— Я прошу тебя.

— Хорошо.

Упряжка была готова через пятнадцать минут. Всё это время я провела на улице, нервно меряя шагами дорожку, теребя браслет, разглаживая складки платья и тяжело вздыхая.

Огромный особняк на Таргар-роу с колоннами, облицованный жутким зелёным мрамором. По рассказам Селины я знала, что год назад его снимал Дерек, теперь пришла очередь Армель.

— Если надумаете пойти туда, то я с вами, — произнёс кучер, когда мы остановились чуть в стороне от особняка. — Больше не пущу одну.

— Спасибо, Керит, — ответила я, даже не пытаясь улыбнуться.

А взгляд был прикован к входной двери.

Там или нет? Сейчас выйдет или только войдет? Правда или ложь?

«Если ты не придёшь, я покончу с собой!» — гласила записка, пропахшая дурманящей, вызывающей рвотные позывы, розовой водой.

Леонард даже не стал думать, как, откуда и от кого Армель Констанци узнала о том, где он сегодня собрался ночевать. И как вообще оказался не дома, а в столице.

У маркизы были деньги, связи и возможности сделать это, и она сделала. Поразительная навязчивость, граничащая с безумием, которое Элкиз даже и не думал поддерживать.

Торнтона взбесило другое. Сама записка и тон, в котором она была написана.

Маркиза действительно думает, что он как дурачок на это клюнет? Бросится вытаскивать из петли и утешать? Будет заверять в вечной любви и захочет бросить жену?

О нет, Леонард слишком хорошо знал свою любовницу, чтобы предположить и даже на секунду поверить в то, что она способна совершить такое. Армель была слишком эгоистична и уж точно никогда бы не причинила себе боль. Другим — легко, но себя женщина любила и берегла.

Опять обкурилась наркотической смеси и начала спектакль. Вот только зрителем Леонард быть не хотел. И своих проблем хватало.

Мужчина смял записку и запустил в угол комнаты, брезгливо морщась.

Плевать.

Ему совершенно плевать, что бы Констанци там себе ни придумала. Если маркиза решилась на самоубийство, то мужчина будет жалеть лишь об одном — что когда-то связался с ней себе на беду. И пусть это грубо и бездушно, но они давно уже ничего друг другу не должны.

Но Армель ошиблась. Манипулировать собой граф не позволит никому и никогда. Разве что…

Айола.

Нет, Элкиз ни на секунду не усомнился в том, что она ему верна. Что бы Армель ни говорила, какие бы козни не плела, Леонард всегда знал, что жена никогда ему не изменяла, тем более с Санроу. Злило Торнтона другое — Айола ему солгала, не сдержала обещание и встретилась с Эйданом, хотя давала слово так не делать.

А ведь Торнтон начал доверять жене. Сильнее чем хотелось и чем мог себе позволить. Он сам не мог понять, как и каким образом, но за эти несколько недель Айола прочно заняла место в его жизни.

И это вносило сумятицу. Не получалось мыслить здраво и решать вопросы привычными методами.

Надо было поговорить с ней. Сесть за стол и всё выяснить. Но не смог. Боялся, что скажет слишком много. То, что еще не стоило произносить в слух и что так хотелось сказать.

Круг по комнате. Мужчина застыл, рассеяно проведя ладонью по затылку и смотря в окно, которое выходило на оживлённую улицу.

Спешили люди, проезжали экипажи, город жил своей жизнью, не зная о том, какой беспорядок царил в его обычно холодном сердце.

— Слабак.

Слабаком быть не хотелось. Неужели он не сможет совладать со своими эмоциями? Неужели столько лет затворничества и отрешенности прошли зря? И граф Элкиз не так холоден, как ему бы хотелось?

Леонард Торнтон пробыл в съёмной комнате в общей сложности всего два часа. Неожиданно встал, собрал немногочисленные вещи и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.