Книга Дневник моего исчезновения - Камилла Гребе

Мозг перерабатывает информацию, складывает кусочки мозаики в единую картину.

Магнус держал женщину у себя в подвале. Ханне с Петером открыли дверь и выпустили ее. Магнус их застукал и убил Петера. Может, думал держать его в холодильнике до весны, когда земля оттает, а потом закопать.

Женщине с седыми волосами удалось сбежать. Вот почему она была босая. Она бросилась в лес и дальше к могильнику, где Магнус ее и застрелил.

А Ханне?

Судя по всему, ей тоже удалось убежать, но потом она заблудилась.

Я снова смотрю на Магнуса.

Он бродит по кухне с мобильным в руке. Шаги неуверенные, словно он пробует тонкий лед на прочность. Он что-то хмыкает в телефон, слушает, потом мямлит:

– Ты это прочитала в записях Малин?

Он вздыхает.

– Но там же Берит, – говорит он, выдвигая стул и садясь спиной ко мне. Через пару секунд добавляет:

– Потому что я не хочу.

Замолкает, стучит свободной рукой о сиденье стула.

– Я не хочу.

Потом вздыхает.

– Но, мама, она все забудет. Она же старая!

Долго молчит и слушает.

Я думаю.

Магнус говорит со своей мамой, Маргаретой. И они обсуждают Ханне. Желудок сводит судорогой, я сжимаю кулаки так, что ногти вонзаются в кожу.

– Я должен?

Голос у него капризный. Как у ребенка, которому велели убрать комнату против его воли. Такой голос бывает у Саги, когда мама заставляет ее учить математику, или у Мелинды, когда папа говорит ей надеть нормальную кофту, а не эту «тряпку, которая оголяет живот на радость всем арабам».

Холодильник просыпается к жизни.

Я отчетливо ощущаю запах плесени из подвала, я боюсь, что он проникает через щель в кухню.

Чувствует ли Магнус этот запах? Не учует ли он, что дверь в подвал открыта?

– Не можем сделать это в другой день? – спрашивает Магнус. – Я жутко устал.

Парой секунд позже:

– Но на неделе ожидается снегопад. Обязательно делать это сегодня?

Магнус долго молчит. Чешет затылок своей крупной ладонью.

– Хорошо, – соглашается он под конец, но без особой уверенности в голосе. – Но мне нужно поесть и переодеться, так что не сразу…

Снова пауза.

– Хорошо. У могильника. Ружье взять?

Магнус откидывается на спинку стула и смотрит в потолок. Поворачивает голову в пол-оборота и зевает.

– Камень? Зачем?

Сердце совершает сальто в груди, когда до меня доходит, о чем они говорят. Мне никогда не приходило в голову, что Ханне может быть в опасности, хотя она работает в полиции и я видел то бледное безглазое лицо в окне дома Берит.

Это, должно быть, была Маргарета.

Это она стояла там и шпионила за Ханне и Берит. Она боится, что Ханне вспомнит, что случилось с П.

Почему я раньше об этом не подумал?

Это я во всем виноват.

Если бы я не поддался своей болезненной страсти, ничего этого не случилось бы.

Магнус поднимается. Тяжко вздыхает. Кладет мобильный в карман треников, потягивается, отчего футболка ползет вверх, оголяя жирный волосатый живот. Идет к холодильнику, открывает, ищет что-то на полках, переставляет продукты, шелестит бумагой.

Ноги у меня затекли и одеревенели.

Я пытаюсь их размять, но ноги меня не слушаются. Я снова спотыкаюсь, теряю равновесие, цепляюсь за стену и задеваю дверь. Не сильно, но все же я произвожу небольшой шум, и дверь открывается на пару сантиметров.

Я зажмуриваюсь и молюсь про себя Богу, хотя он мне не нравится и я не знаю, верю в него или нет.

Боже милостивый, помоги мне! Не дай Магнусу меня обнаружить!

Когда я открываю глаза, он смотрит прямо на меня. Моргает и облизывает мясистые красные губы.

Я стою, остолбенев от страха. Как те люди в фильмах ужасов при виде зомби, инопланетян или монстров. Единственное отличие – что это не фильм, а реальность. Я не на диване в доме Саги с пакетом чипсов. Я не держу ее потную руку в своей. Здесь нет кнопки, чтобы поставить фильм на паузу. И, что самое ужасное, нет взрослых, которых можно позвать на помощь.

Я стою в доме настоящего убийцы, и он смотрит прямо на меня.

Но Магнус-Мошонка снова зевает. Поворачивается к холодильнику, берет питьевой йогурт и пьет прямо из пакета.

Я делаю глубокий вдох. Потом еще один.

Он меня не видел.

Несмотря на то, что я стоял прямо напротив, он меня не видел.

Может, Бог все-таки есть, хотя мне и сложно поверить, что ему есть дело до меня, такого противоестественного, когда в мире происходит столько всего плохого.

Магнус убирает йогурт обратно в холодильник и идет в прихожую. Его фигура пропадает в темноте. Секундой позже я слышу его тяжелые шаги на лестнице на второй этаж.

Это мой шанс. Единственный шанс.

Момент, которого я так долго ждал.

Магнус наверху.

Переодевается и собирается на встречу с Маргаретой у могильника.

И берет с собой КАМЕНЬ.

Я закрываю глаза и думаю о Ханне. О Гренландии, о бирюзовых айсбергах, покачивающихся на волнах, о П., которого она любила. Его заморозили, как гамбургеры из супермаркета, которые мы жарим на гриле летом.

Я думаю о том, как странно должно быть стареть и ничего не помнить, хотя за спиной у тебя целая долгая жизнь. И я думаю о жизни, которая может кончиться в любой момент, неважно, чем человек сейчас занят, даже если он занят чем-то серьезным, например, пишет книгу или придумывает лекарство от рака. Смерть может настигнуть тебя в любом возрасте, как настигла Нермину.

У меня болит сердце от тоски по Саге, Мелинде и папе, но больше всего по маме. Она бы знала, что делать. Она всегда знала, что делать, даже в самой отчаянной ситуации. Например, когда Мелинда упала с дерева, ударилась головой и у нее была кровь. Или когда папа так сильно напился на рождественском ужине у бабушки, что не мог даже ходить.

Мама всегда находила решение.

До того как заболела раком.

Но что делать, когда перед тобой убийца-маньяк? Не факт, что даже взрослый знает, что нужно делать.

Не факт.

Часть меня хочет упасть на пол и плакать, поддаться слабости, усталости и страху. Но другая часть слышит в голове голос, который шепчет, что нет ничего невозможного. Все можно перебороть, нужно только отпустить мысли на волю и дать им парить, как птицам. Я думаю о Винсенте, о его словах: «Отсоси мне, педик!». О хаосе в моей голове перед тем, как во мне проснулся зверь. Как Винсент лежал подо мной, бледный от ужаса, не ожидавший, что я способен дать ему сдачи.