Книга Бремя живых - Василий Звягинцев

— Садитесь, поручик, — указал Стрельников на стул у приставного столика перед своим письменным, заваленным кучами папок с неотложными делами. — Итак? Откуда и какими ветрами к нам? Последняя должность, за что удостоены?

— Поручик Уваров, — повторил тот, — субалтерн-офицер[87]первой роты 465-го отдельного батальона Особой десантно-штурмовой бригады Туркестанского военного округа.

Согласно действовавшей организационно-штатной структуре, Особые бригады, хотя и входили в состав военных округов Российской армии, принадлежали к подчиненному Великому князю Экспедиционному корпусу, что и делало возможным перемещение офицеров, минуя кадровое управление Военного министерства, занимающее всем известное здание Главного штаба на Дворцовой площади Петрограда.

— Направлен в ваше распоряжение приказом командира бригады полковника Гальцева.

— Алексея Петровича? Знаю, знаю. Как он там?

— На той неделе был в добром здравии.

— Это я и без вас знаю. По-прежнему свиреп?

Уваров деликатно пожал плечами.

— Службу требует. Как писал Салтыков-Щедрин, снисходителен, но без попущения…

Выражение Стрельникову понравилось.

— Как-как? Не приходилось слышать…

— Ну, у Салтыкова разбираются разные типы отношения начальников к подчиненным, среди которых преобладают два. Снисходительность, но без попущения или же строгость, сопряженная с невзиранием.

— Нет, правда, хорошо подмечено. А вы что же, старые книги, получается, читаете?

О Салтыкове-Щедрине Стрельников помнил, что служил он что-то во времена Александра II, то есть лет полтораста назад, и писал вроде бы сказки. Про мужика и двух генералов, про Пескаря премудрого.

— Иногда случается, — скромно ответил поручик.

Интересно было бы поговорить полковнику и об этом, но время ведь не резиновое, с одним начнешь разговаривать на интересные темы, с другим, а их там полтора десятка ждет конкретного решения, и другой работы много.

— Вы с собой пакет привезли? — спросил Стрельников, а литературные беседы можно оставить и до другого раза. Если он будет.

— Пожалуйста, — поручик протянул серый служебный конверт стандартного размера, с печатями по углам.

Где же ему такой выдали, неужели сразу в Ташкенте?

Нет, не в Ташкенте, а уже здесь, в Москве, куда поручик прибыл четыре дня назад и прошел предварительное собеседование и медосмотр там-то и там-то.

По описанию полковник угадал территорию своей же базы, но только те корпуса, где ему бывать приходилось от случая к случаю. Вотчина самого Чекменева.

Взрезав костяным ножом для бумаг конверт, Стрельников погрузился в чтение, время от времени поднимая глаза на поручика.

Приходилось ему читать сотни, а может быть, и тысячи офицерских аттестаций, но таких — никогда.

Здесь в коротких и сжатых фразах человек представал весь, до донышка. Будто бы на рентгеновском снимке.

Установочные данные, биография, отзывы предыдущих командиров с заключениями о возможности дальнейшего использования — это ладно. Это всегда так, с той или иной степенью субъективности, с отблеском личных отношений аттестуемого и аттестующего, грамотный читатель таких бумаг иногда может из самой гнусной характеристики сделать собственные, часто противоположные выводы.

В первой половине документа все так и выглядело.

Однако дальше шло совсем другое. Там излагались такие подробности характера и психологических особенностей поручика, что только диву даваться.

К чему он предназначен по врожденным физическим и психическим качествам, что получил в процессе обучения и службы и чего требовать от него нельзя ни в коем случае.

Каких успехов он может добиться на предполагаемой должности немедленно, в чем будет испытывать затруднения и даже в каких случаях поощрения будут эффективнее порицания, и наоборот тоже.

Подробная была бумага, и если считать ее правдивой…

Это не характеристика, не аттестат даже, а некая инструкция по пользованию, вроде тех, что прилагаются к новым образцам оружия или к бытовой технике.

Хорошо, проверим. Если это правда — так лучшего и желать нечего.

— Скажите, поручик, вы в наших частях служить действительно хотите? Причем — в Москве.

После своей Средней Азии любой почти человек ухватился бы за предложение, не думая.

Этот — задумался.

— Москва? Лестно, конечно. А в чем служба-то? Я — фронтовой офицер.

Сказано было с достоинством.

— Да, кстати, вы так и не ответили, значок у вас за что? — спросил Стрельников, не совсем вежливо указывая пальцем на крестик.

— Думаю, по совокупности. За два года пришлось по пескам побегать. В нас стреляли, мы стреляли. Несколько банд брали, что называется, вручную. Командирам — настоящие ордена. Причем чем дальше от фронта, тем ордена крупнее. Ну а нам — что осталось!

Сказал это поручик с некоторым вызовом, глядя в лицо полковнику. Если б не видел Стрельников, что печати на конверте не повреждены, подумал бы, что специально Уваров под характеристику работает.

— Уверены в том, что говорите? И имена можете назвать? И конкретные операции? Учтите, мы здесь к князю прямой доступ имеем. Доложить то, что мне сказали, ответственным за это лицам сможете? Выводы будут мгновенные и однозначные. Или — или. Готовы?

Поручик не замялся ни на секунду.

— В принципе готов. Скажу и кое-чем подтвердить сумею. Только одного боюсь, результата от этого не будет, а все, кто с моей подачи засветятся, — пострадают ни за что.

— У нас так не бывает, — спокойно, но жестко сказал Стрельников. — У нас все по справедливости, хотя кое-кому такая справедливость может показаться хуже любого произвола. К этой теме мы при необходимости вернемся. Служба же вам предлагается не то чтобы совсем боевая. Скорее, к жандармской ближе. Но — по специальности. И начинать придется рядовым, пусть и при офицерских погонах.

— Вроде «Каскада», что ли? — спросил Уваров с понимающей улыбкой.

«Каскад» — это был легендарный отряд спецопераций Министерства внутренних дел.

— Да нет, чуть-чуть покруче. МВД — это МВД, а мы все-таки Гвардия. Так как?

— Отказываться не приучен… — поручик на секунду замялся. — Но, когда меня направляли, обещали должность с повышением. Свой срок я уже выходил.

Вполне естественно, каждый нормальный офицер сроки выслуги знает и к любой задержке относится куда более нервно, чем девушка в иной, впрочем, ситуации.