Книга Введение в мифологию - Александра Баркова

Дальше у нас Илья Муромец. О том, почему он Муромец, мы уже говорили. Заметьте, что он ни в коем случае не из Мурома, если мы берем текст, то там очень четко говорится «из того из города из Мурома, из того села да Карачарова». То есть он родом не из Мурома ни в коем случае. Но поскольку в имени главного героя корень «mr» весьма и весьма желателен, то он фиксируется в имени «Муромец». Что касается имени «Илья». Здесь опять же с некоторой осторожностью можно предполагать связь этого имени с образом Ильи-пророка в народном православии, то есть того, кто подменяет собой языческого бога грозы. Может быть, здесь эта связь есть.

Кто у нас еще из героев с говорящими именами? Конечно, Святогор. «Святогор» – это вообще не имя, это прописка. Поскольку это персонаж, живущий в неких Святых горах, о которых очень скоро пойдет речь. И имя он носит просто в зависимости от того мира, в котором существует.

Наконец, у нас есть еще один герой с говорящим именем, герой былины, которая сейчас практически не известна никому, забыта довольно прочно. И даже в сборник былин для детей не входит. Этот герой Дюк. Понятно, что в переводе «Дюк» – это просто-напросто герцог. Знатный юноша по имени «знатный юноша».

Начнем мы с былины о Дюке. Потому что былина эта, во-первых, весьма своеобразна по сюжетике, и, во-вторых, что очень любопытно, она показывает нам удивительное сочетание черт чрезвычайно архаичных с чертами очень поздними. И вопрос о происхождении русского эпоса, о времени его сложения былина о Дюке ставит заново. Кроме того, забегая вперед, я хочу подчеркнуть, что сейчас мы увидим невероятно мощно представленную в ней архаику, которая никоим образом не свидетельствует о древности самой былины. Романы фэнтези пишутся сейчас, но это же не свидетельствует об их тысячелетней давности. То есть былина о Дюке – это пример того, как нужно быть осторожным с датировками эпоса. Потому что наличие в сюжете архаичных мотивов ничего не говорит о возрасте былины как текста.

Былина о Дюке

Былина о Дюке в середине XIX века была одной из самых распространенных русских былин. Если мы возьмем первый качественный сборник русских былин, это сборник «Песни, собранные Рыбниковым», то там эта былина встречается пятнадцать раз, составляя примерно семь процентов от объема сборника. Уже в конце XIX века популярность этой былины пошла на спад. И когда спустя несколько десятилетий по следам Рыбникова проехал другой ученый – Гильфердинг, то он уже записал не два, а три тома былин, где былина о Дюке тоже встречается пятнадцать раз, но составляет уже гораздо меньший процент от общего количества. В начале XX века двухтомник Астаховой имеет семь записей былины о Дюке, из них пять – это просто обрывки, полных записей всего две, к тому же одна с перевранным финалом. По сути, одна качественная запись. При этом былина огромна. В среднем русская былина – это двести – триста стихов. Былина о Дюке, если это вариант не очень полный, то это стихов четыреста. Если это нормальный полный вариант, то это порядка шестисот стихов. Если сказитель ее хорошо знает, любит и поет весьма подробно, то былина достигает восьмисот стихов. Исключительного объема произведение.

Начинается она с того, что молодой боярин Дюк Степанович выезжает из своего города, который называется «Индея богатая», «Волынь – красный Галич», «Корела упрямая»[6], «Сорочина широкая». Причем эти названия даны не по разным вариантам былины, а они идут в тексте каждой былины подряд. Я сейчас привела максимальный набор вариантов, их пять, но обычно используют четыре, реже три. Я подчеркиваю, что всё это не страна Дюка, это его город. Дальше в тексте будет дано достаточно подробное описание этого города, где всё из золота и серебра, крыши горят на солнце, потому что они крыты чистым золотом, подворотенки «рыбий зуб», то есть отделаны моржовым клыком, и тому подобное. Словом, вот такое чудесное место, но не страна счастья, а некий такой золотой град. Когда я была студенткой и писала о былине, то я по студенческой наивности полагала, что русский человек весьма слабо представлял себе географию, поэтому некие удаленные названия сваливал в одну кучу, и получился город с таким огромным, громоздким названием. Позже я поняла, что русский человек гораздо мудрее, чем нам кажется, и названия подобраны не случайно. Они кажутся абсолютно произвольными, если смотреть на них так, как мы привыкли смотреть на мир, а у нас, у современного цивилизованного человека, взгляд на мир внешний, то есть мы смотрим на Землю из космоса, как бы на глобус, и с точки зрения глобуса названия городов бессистемны. Для человека любой традиционной культуры естественно помещать себя, свой социум, свой народ в центр мира. И соответственно, точка зрения на мироздание у человека традиционной культуры внутренняя. Что есть центр мира для русских былин? Понятное дело – Киев. Если мы мысленно оглядим эту замечательную Дюкову страну, поместив себя в Киев, то тогда получается очень красивая и очень логичная концепция. Волынь и Галич находятся от Киева на западе, «Корела упрямая» находится на севере, Сорочина (от слова «сарацины», то есть земли, населенные неверными, погаными) находится на юге, и, наконец, Индия – это восток. То есть мир Дюка находится по отношению к Киеву в прямом смысле на все четыре стороны. При этом, как уже было сказано, это не страна, это город. И здесь мы сталкиваемся с тем, о чём мы говорили на самой первой лекции, – тождество центра и границы, только в данном случае речь идет о центре и границе не мира людей, а иного мира. То есть здесь мы имеем совершенно потрясающую картину, когда то, что является центром иного мира, а позже вы убедитесь в том, что город Дюка – это действительно сердце иного мира, так вот это одновременно является границей мира людей. Если мы мысленно поставим эти четыре точки по разные стороны от Киева, то мы получим ту самую периферию, окружность, о которой шла речь на первой лекции. Чтобы разобраться с мифологическим миром такой былины, нужно обладать знаниями геометрии уровня 10-го класса. Между тем это спокойно происходит в сознании русского мужика, который и складывал эти самые былины. Итак, Дюк выезжает из своего замечательного города, который мы в дальнейшем для краткости будем звать Индеей богатой. Он выезжает на охоту. Во время охоты он расстреливает три стрелы, которыми никого не убивает. Подчеркивается, что он за время охоты не подстрелил даже самой малой птицы. И вот эти три стрелы он выпустил, и позже он очень сокрушается, что их потерял. Впрочем, всё не так страшно, потому что они оперены перьями не того орла, что во чистом поле, а того орла, что на синем море. Сидит орел на камене, на камене на Латыре, тот орел сворохнется, сине морюшко сколеблется, а в деревнях петухи воспоют. Цитирую по сборнику Рыбникова, если ничего не путаю, номер 67. Весьма своеобразная птичка. Где нам подобное встречалось? У скандинавов в «Старшей Эдде». Хресвельг сидит у края небес в обличье орла, крылами своими он ветер вздымает над всеми народами. У скандинавов, как мы знаем, мир не очень уютный. Хресвельг тоже милая птичка, под крыльями трупы и так далее. Но факт есть факт – на краю мироздания, на краю моря и неба находится исполинская птица, в данном случае, у скандинавов, насылающая бури. Русский орел значительно более мирное существо, вот свет рассылает, потому что петухи начинают петь при предчувствии и появлении солнца. Нам аналогичные птицы встречаются в русских духовных стихах, иногда встречаются в индийских текстах, то есть этот орел (иногда их два, но, как правило, один), находящийся у края мироздания и посылающий в мир людей что-нибудь хорошее или не очень, смотря какой орел, смотря какой народ. Это универсальный образ. Итак, стрелы, оперенные перьями этого орла, светятся в темноте, Дюк легко находит эти стрелы, и тогда становится понятно, почему же во время своей охоты он никого не убил. Потому что он рассылает солнечный свет по миру. Как вам такая степень архаики? Жили бы мы в XIX веке, сразу провозгласили бы Дюка каким-нибудь языческим божеством. Но понятно, что никакое это не языческое божество, это образ, и, как мы увидим в дальнейшем, образ очень поздний. Вообще, я в какой-то момент стала называть былину о Дюке первым русским романом фэнтези. Сейчас убедитесь.