Книга Редкие девушки Крыма. Роман - Александр Семёнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спокойно, спокойно… – Таня погладила её по голове, села напротив и, взяв на колени травмированную ногу, легко прикоснулась к щиколотке. – Серый, бегом в столовую, проси кусок льда побольше и пусть завернут в полиэтилен! – на одном дыхании распорядилась она, и Мексиканец сорвался с места, исчез, только хлопнула дверь. – Всё в порядке, разрыва нет, – продолжала Таня, – скоро будешь как новенькая.
Марина открыла глаза и утёрла выступившие слёзы.
– Чёртовы новые туфли, – сказала она почти нормальным голосом. – Да буду я играть, что вы так смотрите! Неужели отменять из-за ерунды! – и вскоре даже улыбнулась: – Танька, у тебя такие руки, можно подсесть, как на наркотик…
– У меня всегда горячие руки, а тебе нужен холод. Сейчас… надеюсь, там открыто.
Видя такое мужество, я устыдился, очнулся и пододвинул к девушкам стоявшую в углу двухпудовую гирю. Марина приложила сустав к прохладному чугуну. Актовый зал за нашей тонкой дверью наполнялся голосами и топотом, как Титаник атлантической водой. Прибежал радостный Серёга с целым айсбергом в руках: успел в последнюю минуту. Подошёл Василий, и с ним – Лиза Владимировна; она была уже в декрете и в школе последние недели не работала, но послушать наш дебют собралась.
– Всё в порядке, не налезет – выйду босиком, – заверила Марина.
В зале установилась тишина, зазвучал усиленный динамиками голос директрисы Евгении Максимовны. Марина, надев злополучную туфлю, встала, прошлась до окна и обратно, в какой-то миг ойкнула и схватилась за Олино плечо, но сразу выправилась.
– Поворачивать немного больно, а прямо ходить могу. Как трамвай, по рельсам…
– Садись, давай ещё подержу, – почти шёпотом сказала Таня.
Евгения Максимовна окончила речь, аплодисменты сменились музыкой. Концерт самодеятельности, танец каких-нибудь зайчиков, хорошенький разогрев для нас… Я снова начал улетать и безучастно отметил, как Василий Васильевич приоткрыл дверь, обменялся с кем-то жестами и, обернувшись, показал две пятерни. Столько минут нам осталось. Приготовились. Надо хотя бы мысленно пробежать все свои партии. Не успел, выходим…
– Так что, Санёк? – спрашивала Таня ближе к ночи, когда мы, потрёпанные, оглушённые и отметившие успех на ранчо, возвращались какими-то новыми тропами через парк. Сначала толпой провожали Марину – она держалась молодцом, но всё же прихрамывала, – затем прощались, расходились, и вот мы остались вдвоём. – Что мыслишь, стоит оно того или нет?
– Сейчас кажется, стоит, – ответил я, – но с поправкой на обстановочку.
– Да, это вам не андерграунд, – согласилась Таня, и больше о концерте мы в тот вечер не упоминали. Каждому, как я понял, надо было обсудить этот опыт, для начала, с самим собой.
Таня, притопывая и окутываясь белыми облачками, напевала:
А вот прошла, вся в синем, стюардесса, как принцесса…
– Ты бы хотела стать стюардессой? – спросил я.
– Я же мелкая, три сантиметра не дотягиваю до стандарта или пять.
– А лётчиком?
– Военным когда-то в детстве. А сейчас выбрала медицину, и не сбивай меня.
Я пожал плечами и, чтобы уж совсем не сбивать, запел сам:
– Тихо ты, херувим! – подтолкнула меня локтем Таня. – Едиот ахронот, застудишь драгоценный голос.
– Тем лучше, появится суровая хрипотца.
И продолжал:
– Ну и проникай, если от страха невтерпёж. Я уж как-нибудь обойдусь.
– Неужели тебе совсем не страшно?
– Не-ет. А тебе?
– Не то чтобы страшно, но как-то не верится, что эти великаны могут летать. Когда снизу видишь, ладно, а вот вблизи…
– Ай, не журись, отроче, как-нибудь взлетим и сядем. И ещё бы очень хотела прыгнуть с парашютом, – мечтательно протянула Таня и рассмеялась: – Не сегодня, конечно! Сегодня больше всего хочу в Питер, тебе повезло.
И вновь толкнула меня в бок. Мы стояли в ожидании посадки, оба в брюках, куртках и вязаных шапках; Танина – перламутрово-голубая, пуховая, надвинутая почти до бровей, придавала ей очень девичий и очень готовый к полёту вид. Через плечо висели сумки: у каждого – чай в термосе, бутерброды, тёплый свитер, носки. Кроме того, в Таниной сумке лежала «Лейка», в моей – отцовский «Зенит», тетрадь, которую не открывал целый месяц, и перчатки. У нас стоял морозец, не такой крепкий, чтобы заставить меня надеть перчатки, но по пути в аэропорт мы хрустнули не одним тонким панцирем на обмелевшей луже, в Питере же утром было минус восемнадцать и всё по-взрослому. Остальные вещи были сданы в багаж, мамы и папы простились с нами, высказав последние напутствия, и Ту-154 ждал на лётном поле.
Взошли по трапу, отыскали наши места.
– Дам посмотреть, если будешь хорошо себя вести, – обещала Таня, заняв кресло у иллюминатора, сняла шапку, расчесалась, не глядя в зеркальце, и вынула из сумки путеводитель. – Спорим, я знаю Ленинград лучше тебя? Кто построил Зимний дворец?
– Растрелли Бартоломео Франческо, – ответил я. Уж это знал не только от Михаила Задорнова.
– А Строгановский дворец?
– Тоже Растрелли, – ответил я наугад.
– А дворец Белосельских-Белозерских?
– Наверное, кто-то другой… Ринальди?
– Андрей Иванович Штакеншнейдер, – сказала Таня, не заглядывая в книгу, – а теперь найди что-нибудь и спроси меня.
Я нашёл Петропавловский собор, и Таня без запинки ответила:
– Доменико Трезини. Я готовилась, что ты думал.
У неё в руках появилась карта, глянцево блестящая и на сгибах слегка потёртая.
– Покажи, как поедем из аэропорта?
– Вот Московский проспект, свернём на Ленинский, Народного ополчения, а там уже рядом.
– Здорово!
– Разве? Окраинами, вдали от знаменитых мест.
– Всё равно классно, знаменитые места не убегут, доберёмся до них!..
Таня, привстав, сняла куртку. Пока мы разговаривали, самолёт тронулся, вырулил на полосу, замер. К нам подошла девушка, светлыми волосами и тёмно-синей формой напомнившая Надю Игнатович, предложила леденцы и с улыбкой велела пристегнуться. От конфет мы не отказались, свою я, по обыкновению, немедленно раскусил. Что ожидать в ближайшие минуты, оба знали: я путешествовал в Питер и обратно чуть ли не с рождения, а Таня летом долетела через Москву до Иркутска, это вам не с крыши на чердак. Когда самолёт рванул, с каждым мигом набирая скорость, вдавил нас в кресла, приподнял нос и наконец оторвался от бетона всей массой, наши руки встретились, Таня подалась ко мне, я наклонился, и она несколько раз прижалась мятными губами к моей щеке.
