Книга Межмировая няня, или Алмазный король и я - Валерия Чернованова

— Я солгал, — хрипло произнес Демаре, даже не подумав меня отпустить.

— Солгали?

— Именно.

В темноте его глаза становились темными, как магические камни, меняющие цвет, и смотреть в них не было никакой возможности. Точнее, не было никакой возможности смотреть в них и продолжать лгать себе, что…

Что — что?!

— Жизель… — напомнила больше себе, чем ему.

— Жизель пропала, Селани. Я делаю все, что могу, чтобы ее найти. — Он отпустил меня, но не отступил, словно позволяя самой выбрать, что делать дальше. — Я с самого начала делал все, чтобы ее вернуть, но исключительно из-за девочек. Наш брак давно перестал быть тем, чем он должен быть. Или не должен…

— Жизель, — повторила я, понимая, что кому-то нужно прекратить этот разговор, потому что, если он продолжит, обратного пути просто может не быть, — вела дневник?

— Что? — Демаре нахмурился.

— Сегодня утром мы с девочками играли в прятки перед завтраком, — да, я кажется теперь тоже лгу и не краснею, — и я пошла искать ее на чердак…

— Вы позволяете моей дочери бывать на чердаке?

— Кто же ей запретит, если он даже на замок не запирается, — отмахнулась я от упрека. — В общем, настоятельно рекомендую это сделать, потому что когда я там была, подо мной провалилась половица. К счастью, все обошлось, и я нашла дневник Жизель. Ну или что-то с ее инициалами. Хотела рассказать вам сразу, но не успела: сначала меня здорово разозлила та статья, а после завтрака, когда я вспомнила про дневник, вы уже уехали. В общем-то, в кабинет я спустилась, только чтобы вам об этом рассказать, — подвела итог.

Демаре молчал долго. Очень долго, в какой-то момент мне начало казаться, что он и вовсе не ответит, но… он ответил.

— Спасибо, что рассказали, мирэль Тонэ, — голос его звучал сухо, во взгляде за привычной заслонкой было не разглядеть чувств. — Вам лучше вернуться к себе. Доброй ночи.

Я знала, что поступила правильно, но сейчас почему-то стало очень паршиво. Хуже было только в тот день, когда мы впервые поцеловались, и я думала о Мише.

— Доброй ночи.

Я прошла мимо него, на миг задохнувшись от странных острых чувств и вишневой горчинки. Прикрыв за собой дверь, поднялась к себе, закрыла дверь и, не раздеваясь, упала на кровать.

Перевернулась на бок.

Потом обратно на спину.

На другой бок.

Лицом в подушку.

— Фууууура, — сообщила я в наволочку и во Вселенную.

Точно дура.

Непроходимая.

От души побившись головой о подушку (а стоило бы о стену), я глубоко вздохнула. Стряхнула себя с покрывало и отправила умываться.

Пожалуй, это лучшее из того, что я могу сейчас сделать.

Фернан Демаре

«Я начала вести этот дневник, потому что мне было необходимо поделиться с кем-то своими мыслями. Так случилось, что у меня нет настоящих друзей, все мои подруги со мной из-за статуса и из-за денег, поэтому я не хочу доверять им сокровенное. Не хочу, чтобы мои тайны, попав в руки журналистам, стали очередным развлечением для мальмарцев».

«Моя жизнь невыносима. Окружающие считают, что мир вокруг меня идеален: баснословно богатый и красивый муж, очаровательные дочки, роскошные дома, машины, яхты, драгоценности… Список можно продолжать до бесконечности. Но что они знают на самом деле? Что они понимают! Они видят только фасад, за которым на самом деле скрывается пустота».

«У меня ничего не выходит, как бы я ни старалась. Ни в медицине, которой увлекалась с детства, ни в искусстве, к которому приобщилась совсем недавно. Я люблю театр, мне нравится быть на виду, примерять на себя новые образы. Но актриса из меня еще хуже, чем из Селани Тонэ, хотя, казалось бы, куда уж хуже?»

Дневник Жизель был настоящей находкой, и мог пролить свет на причину, по которой жена сбежала из дома. Понять ее лучше, а заодно выяснить, куда она могла отправиться. И по-хорошему нужно было немедленно передать записи следователю или комиссару Бриню. Но Фернан решил, что сначала прочитает все сам.

С первых страниц стало ясно, что Жизель находилась в депрессии. И судя по всему, это длилось не один месяц. Потому что с каждой записью реальность глазами супруги виделась все мрачнее и мрачнее. Если верить дневнику, ее жизнь так и вовсе была невыносимой. Но он этого не замечал либо не желал замечать. Фернан почувствовал укол совести: не досмотрел, не уловил, не предотвратил.

Хотя как он мог что-то заметить, если жена ничего ему не рассказывала? Она вела себя как обычно, а нормальной семьей их нельзя было назвать даже с большой натяжкой.

Как оказалось, ответ скрывался в более поздних записях.

«Я долгое время считала, что дело во мне. Что это я (и только я) порчу все, к чему прикасаюсь. Я плохая жена, ужасная мать, никудышный друг. Я не идеальная, но именно этого от меня ждут окружающие. Именно этого требует от меня Ф.»

Что за бред?!

Фернан едва удержался от того, чтобы не спалить к изначальным эти бредовые фантазии. Остановило только напоминание самому себе, что они, возможно, важная улика, а с уликами так не поступают. Поэтому он разогнул записную книжку так яростно, что она хрустнула в его руках, и продолжил читать.

Он никогда от нее ничего не требовал, более того, сносил все ее капризы и ни в чем ей не отказывал. И уж точно не просил быть идеальной! Ни когда они только поженились, ни в последний год, который, если верить датам, описывала Жизель. Когда Фернан понял, что любит несуществующий, придуманный образ, то перестал пытаться наладить с женой отношения, перестал интересоваться, чем она живет, чем занимается. Он только оплачивал ее счета.

«Ф. заявил, что я транжира. Что он больше не даст мне ни брона. Но я всего лишь купила наряды для своих чудесных дочерей, и они были так счастливы…»

Фернану тут же вспомнился тот злосчастный эпизод, который он стремился навсегда вычеркнуть из памяти. Жизель купила не просто наряды для близняшек, она приобрела всю детскую коллекцию очень модного зарубежного кутюрье. До этого он шил одежду для манекенщиц, но потом решил, что открыт к экспериментам. Фернан таких экспериментаторов отправлял бы на рудники, чтобы поумерили свою фантазию. Потому что в модной одежде дочки напоминали не то недогусениц, не то недобабочек, а еще с трудом могли передвигаться. Что и продемонстрировала Аделин, радостно бросившись отцу навстречу, наступив на крыло-подол и набив шишку на лбу. Глядя на это кричащее безобразие, Демаре сделал вывод, что кутюрье собирался пошить наряды для кукол, но никак не для детей. Естественно, после того случая ему хотелось лишить Жизель возможности и дальше делать дочерям подобные подарки.

«Ф. не желает, чтобы я общалась с девочками. Будто это его дети, а не наши общие».