Книга Дверь в стене тоннеля - Николай Черкашин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Олег? Срочно приезжайте ко мне! – голос Германа Бариевича был очень взволнован. – Запишите адрес: улица Солянка, дом…
Дом этот – серую многоэтажную громадину, выстроенную Союзом русских купцов из сборного железобетона в начале века, Еремеев хорошо знал, так как в примыкающем к нему Мало-Ивановском монастыре находилась Высшая школа МВД. Он легко нашел парадный подъезд дома, украшенный летящими лепными богинями с венками и фанфарами в руках, вошел в кабину старинного лифта с полированной скамеечкой и бронзовыми кнопками. Панель красного дерева со следами бывшего там когда-то зеркала перечеркивала броская надпись, жирно начертанная черным маркером: «Welcome to hell!» («Добро пожаловать в ад!»). Изучая эмблемы рок-групп, испещрявшие стены, потолок и даже скамеечку кабины, Еремеев доехал до пятого этажа.
Дверь открыл ему Леонкавалло и молча повел к шефу.
Это была бывшая семикомнатная коммуналка (до революции обычные адвокатские ли, докторские или инженерские апартаменты), расселенная и выкупленная всемогущим Германом Бариевичем. Правда, сейчас, встревоженный, подавленный и даже жалкий, он не производил впечатление всевластного босса.
– Вот, Олег Орестович, придется вам вернуться к своей изначальной профессии. Представьте себе – меня обокрали. И причем самым примитивным жлобским образом, несмотря на охранную систему, службу безопасности (гневный взгляд в сторону понурого Леонкавалло) и стальные двери. Вот полюбуйтесь!
Он распахнул прикухонный чулан (бывшую комнату прислуги), и глазам следователя предстала одностворчатая рама с аккуратными вырезами стекла в нижнем и верхнем углах, – ровно настолько, чтобы открыть шпингалеты.
– Совсем ворье распустилось! Черт знает что в стране творится! – негодовал Герман Бариевич. – Я бы всех этих домушников на запчасти отправил!.. Ну, кто мог подумать, что, пока мы работали в Вене, здесь устроили ремонт и эти мерзавцы влезли на пятый этаж, подогнав к окну строительную люльку. Вон она качается под крышей.
Еремеев выглянул: все было удручающе просто и нагло. Ленивый бы не воспользовался такой возможностью.
– Что взяли?
– Сущую ерунду: видеоплейер, телевизор, музыкальный центр, автоответчик. Самое неприятное – унесли совершенно ненужную им, но очень памятную для меня вещицу: пасхальное яйцо из малахита в серебряной оправе. Работа Фаберже. Яйцо открывалось, и в нем можно было видеть серебряную копию храма Христа Спасителя. Кресты на пятиглавии – золотые. Но масса золота не больше грамма. Эта вещица дорога только мне и больше никому. Я готов выложить десять тысяч долларов тому, кто найдет это яйцо в ближайшие десять дней. Но величина приза будет уменьшаться с каждым безрезультатным днем на тысячу долларов. Не найдете на двенадцатые сутки, разговор будет с каждым особый. О профессиональной пригодности. Ясно?
Оба молча кивнули. Еремеев никогда еще не видел шефа в столь взвинченном состоянии и никогда не слышал, чтобы он объяснялся столько жестко и резко.
– Действуйте!
Вечером Еремеев вышел на балкон по старой лодочной привычке «взять воздуха» на сон грядущий, собраться с мыслями.
Москва расстилалась перед ним с высоты двадцатого этажа. Гигантский город возжигал мириады своих вольфрамовых нитей – электрическое огнище горящих окон уходило за горизонты любого румба. В этом великом океане людей и вещей предстояло отыскать малахитовую песчинку – яйцо работы Фаберже. Чудо еремеевской профессии состояло в том, что во взбаламученном житейском море песчинку эту отыскать было можно. И нужно. Очень нужно. Олег прекрасно понимал, что Герман Бариевич в этом деле прежде всего рассчитывает на него, на Еремеева, а не на «шефа службы безопасности». Не оправдать доверия значило потерять очень многое. Леонкавалло ничуть не откликнулся на пацифистский призыв Гербария – «мальчики, давайте жить дружно». Всякий раз, когда они встречались глазами, Еремеев чувствовал ледяную пустоту двух направленных в него пистолетных зрачков…
* * *
Ему приходилось вести дела «антикваров», воров, специализирующихся на краже предметов искусства. Но тут работали заурядные «электронщики». Имя им – легион. Пасхальное яйцо прихватили случайно, понравилось кому-то, попалось под руку… Эта случайность осложняла дело больше всего. Поди рассчитай, где оно всплывет, это яичко, да и всплывет ли вообще… Аппаратуру толкнут, но за нее не зацепишься.
С утра он лихо подкатил на зеленом «джипе» к родному отделению милиции, которое носило фирменное название «Преображенская застава». Пообещал Махалину тысячедолларовый приз, если тот через свою агентуру наведет его на нужный след.
– Ты что, в частное бюро устроился? – поинтересовался коллега.
– Угадал.
– Хорошо, видать, платят?
– Не жалуюсь.
– Как связь с тобой держать?
Еремеев сообщил телефонный номер Карины. Махалин аккуратно записал его в свою книжку и, полистав ее, набрал номер следственной части отделения милиции «Солянка».
– Витя, Михалин травмирует! Ага! Спасибо… Тут к тебе мой товарищ придет. Вместе работали. Помоги ему, не пожалеешь.
Солянкинский следователь Витя, пижонистый, но, видно, подающий надежды сыщик, весьма заинтригованный призом, обещал подключиться к работе самым серьезным образом.
Еремеев отыскал даже визитку Цикли и позвонил ему.
– Ладно, гражданин начальничек, наведем справки. Но задаточек вперед. Пятьсот баксов. За срочность работы.
– Когда привезти?
– Завтра в семнадцать часов. На Ваганьковском кладбище. У могилы Высоцкого. Место встречи изменить нельзя.
– Лады.
На этом активная часть розыска прервалась, потому что позвонил майор Тимофеев и доложил о прибытии яхты «с личным составом на борту». Еремеев, оставив Карине записку, погнал «джип» на станцию, где отыскал на запасных путях платформу с «Санта-Мариной». Дельф сиганул на него прямо сверху, сбил на междупутье и зализал вусмерть.
– Так ему и надо! – гудел сверху, стоя в кокпите раскрепленной и размачтованной яхты Тимофеев. – Нечего друзей под танк бросать!
Следом вылезла Лена. Оба они проделали рекордный пятисуточный путь из Севастополя в Москву в каюте, погруженной на платформу яхты. Как выразился Тимофеев, «зеленые» деньги открыли им «зеленую улицу». Платформу дважды очень удачно подцепляли к товарным составам, и вместо обычных ныне полутора месяцев добрались менее чем за неделю. По этому поводу на борту «Санта-Марины» состоялся торжественный обед, после чего Еремеев, оставив нужную сумму для разгрузки и спуска яхты на воду, отбыл в Москву, заскочив по пути в Засенежье за Артамонычем. Тот, переименовав замечательное творение ювелира Фаберже в «яйцо Беранже», пообещал пошуровать по старым малинам.
* * *
Грохот трамваев возле ворот Ваганьковского кладбища вяз в плеске дождя. Серый нудный дождик озарялся вспышками трамвайных дуг; эти голубые «молнии» да грохот чугунных колес превращал его в жалкое подобие отшумевших на Москве летних гроз.
