Книга На войне как на войне (сборник) - Виктор Курочкин

Но я даже и выговора не получил. Пора была горячая, и заниматься мною было недосуг. Потом в мою пользу сыграло время. Оно затушевало, сгладило углы конфликта. И райкому поднимать его было явно не выгодно. Но отношение ко мне стало настороженное, подозрительное. Впрочем, я не очень от этого страдаю. Как уполномоченный, лектор, пропагандист, я исключен из списка актива. Хотя я и хожу свободным, без выговора, коммунистом, однако тень за мной тянется густая и длинная. А мой подшефный колхоз ободрали, как липку, говорят, все вывезли, даже семян на посев не оставили.

Август того же года

Третий секретарь обкома Иван Алексеевич Морев с виду нескладный: высокий и прямой, как шест. Руки длинные, до колен, голова, как желудь, лицо угрюмое и с таким выражением, словно у него все время болят зубы. В сущности, Иван Алексеевич добрейшая, с тонким юмором умница.

Морев является штатным уполномоченным от обкома по нашему южному кусту, в который входят Узорский и Белебенковский районы. Южный куст, пожалуй, самый захудалый и бездорожный в области. И Иван Алексеевич прозвал его «тропиками», а обитателей — «козерогами». К своим подшефным вотчинам Морев привык и полюбил их по-своему. Дал им новые, более теплые прозвища. Так, наш район он называет «Знойный Узор», а соседний — «Солнечная Белебенка». Почти все лето, начиная с посевной и кончая уборочной, Морев «отдыхает» в «тропиках».

В Узорском районе считают Морева моим другом и покровителем. К сожалению, это только досужие сплетни. Когда Иван Алексеевич бывает в Узоре, то ночует в доме Васюты Косых в смежной комнате, и мы с ним долго переговариваемся через тонкую дощатую перегородку, а утром вместе пьем чай из Васютиного самовара. И когда Васюта начинает вытряхивать из самоварной трубы золу, то вместе с ней вытряхивает пыль сплетен. Но кто же подхватывает эту пыль? Кому она нужна? Вопрос сложный и неприятный.

В Узоре между райисполкомом и райкомом идет скрытая затяжная вражда. Вернее, враждуют между собой Шилов и Кондаков. Причина одна. Председатель исполкома наотрез отказался быть бессловесной пешкой в руках Кондакова. И всеми силами отстаивает свою самостоятельность. В этой борьбе Морев встал на сторону Сергея Яковлевича, которого уважает и ценит на голову выше первого секретаря, как организатора, да и коммуниста.

Положение Кондакова незавидное, и, видимо, ему придется уйти из райкома. Обиженный и обозленный, он ждет случая как-нибудь скомпрометировать обкомовского работника. Иван Алексеевич это чувствует, но не боится. Ему просто противна эта мышиная возня. Поэтому Морев все время находится в Белебенке. Узор он тоже не забывает, но задерживается в нем не больше трех дней. А то и суток не пробудет. Проедет на своем «газике» по колхозам, переночует у меня, а утром скажет:

— Ну, брат судья, пока.

— Куда же?

— Да опять туда же, в Солнечную Белебенку.

— Что так скоро?

— А что мне у вас делать? Учить, подсказывать? Кому? Кондакову? Не стоит труда, а Шилову — как-то совестно. Он в этих делах лучше меня разбирается. Руководители у вас настоящие, стойкие, твердые. А в Белебенке послабее и помягче…

Однажды в один из таких наездов, уже ночью, лежа в кроватях, мы заспорили о причинах упадка сельского хозяйства. С некоторых пор мы стали доверять друг другу и разговор вели прямой и откровенный. Морев всю вину свалил на отсутствие в сельском хозяйстве настоящих руководящих кадров.

— Когда же мы, наконец, будем ценить ум и способности? Когда же мы избавимся от дураков и горлопанов? — сетовал Иван Алексеевич. — Вот бы таких, как Шилов, хотя бы по человеку на район. То ли бы было. А то насажают разных Яб-идиотов, хоть плачь с ними.

— Яб? А что это? — переспросил я.

— Яба — прозвище одного председателя райисполкома, — пояснил Иван Алексеевич и рассказал мне о дикой глупости и самодурстве этого руководителя.

Неделю я ходил под впечатлением рассказа Морева. Он не давал мне покоя. Я не сдержал себя, сел и переложил на бумагу.

Когда я прочитал рассказ Ивану Алексеевичу, он поморщился и сказал: «Не напечатают».

Мне очень хотелось напечататься. И я послал рассказ заказной бандеролью в толстый столичный журнал. Жду ответа.

Яба

В колхоз «Красные Бугры» лучше всего добираться пешком. Болото, потом лес, потом еще болотце погрязнее и подлиннее первого, и появятся три бугра один за другим, а на них деревни: Малые Ковши, просто Ковши и Большие Ковши. Справа бугры прорезал овраг, на дне которого еле шевелится река Капуха. С другой стороны до леса тянутся поля водянисто-зеленой озими и рыжей зяби.

Жизнерадостный народ поселился на буграх. Когда была война, ковшата говорили: «Вот кончится война, тогда мы заживем».

Война давно кончилась, но живут ковшата так себе, однако не унывают: «Ничего, — говорят, — теперь-то что, выдюжим. Будет и у нас на буграх праздник».

Председателя райисполкома Филимона Петровича Стульчикова хорошо знали в «Красных Буграх». А ребятишки как увидят длинную тощую фигуру, похожую на столб с подпорками, так и запоют:

— Яба приехал. Яба приехал…

Яба — прозвище Филимона Петровича. Прилипло оно к председателю исполкома, как чирей: хотя и не болит, но страшно мешает. Кто кличку выдумал — трудно сказать, а назвали председателя Ябой за его манеру при каждом случае заявлять: «А я бы так поступил… Я бы вот как…» Все «я бы» да «я бы».

Филимон Петрович всегда строг. Как увидит председатель колхоза машину Филимона Петровича на самом дальнем бугре, так сразу начинает газету искать: Филимон Петрович первым делом спросит председателя:

— Газету читал? О чем в передовой пишут? Плохо читал. Читай еще, а потом о делах говорить будем.

Знали в Ковшах Филимона Петровича как важного начальника. Ну а какой он был начальник? Об этом лучше всего говорил его желтый бумажник, который разбух от документов, как сдобный пирог с начинкой.

Филипп Егоров тоже своего рода начальник, только у него никаких особых документов нет. А если они ему понадобятся, то председатель колхоза напишет справку, что Егоров Ф. А. действительно является пастухом колхоза «Красные Бугры», внизу поставит подпись с закорючкой и прихлопнет печатью.

Пути к славе у Филимона с Филиппом разные. Один — председатель исполкома, другой — всего лишь пастух. Но в жизни, говорят, только гора с горой не сходятся… И вот Филимон с Филиппом сошлись.

Это случилось зимой, в январе, на общем собрании колхозников… Перед собранием Филипп с соседом ходили в баню, где два раза слазили на полок и нагнали столько пара, что будь баня на колесах — они бы поехали, потом дома выпили по кринке крепкой браги. В клубе Филипп сидел на первой скамейке и беспрерывно курил. Махорочный дым полз в президиум и повисал над головой Филимона Петровича сизыми кольцами.

Филимон Петрович держал речь.