Книга Родной берег - Уильям Николсон

– Потанцуем? – пригласил он.

Китти подала ему руку, он обнял ее за талию. И они двинулись, кружа по паркету и прижимаясь друг к другу, а высокий и чистый тенор выводил немудрящие слова:

Если не любовь,Что тогда со мной?Что лишает словИ крадет покой?

Эд и Китти медленно скользили по кругу от окон до камина. Китти опустила голову мужу на плечо и, ощутив щекой его дыхание, чуть не заплакала.

Отчего во мнеВсе теперь дрожит?Что сжигает сердце в безумном огне,Голову кружит?

Он наклонился к ее губам, продолжая танцевать. Когда Китти вновь подняла глаза, то увидела улыбающуюся Луизу, стоящую в дверях рядом с Памелой.

Если не любовь,То зачем бы вдругИмя вновь и вновьЯ твое повторял, нежный друг?

Твердо знаю я,Веря и любя:Не любил никтоТак, как я тебяЛюблю.[17]

Песня закончилась, и они замерли у камина.

– Моя пластинка, «Инк Спотс», – сказала Луиза. – Люблю ее.

– Но зачем вы танцуете? – спросила Памела.

– Папа захотел.

– Хочу танцевать, – потребовала Памела.

Эд снова пустил пластинку и танцевал с Памелой. Малышка, наморщив лоб, старалась не отставать. Одну руку Эд положил дочери на плечо, другой держал за руку и глядел вниз, опасаясь наступить ей на ногу. Он вел партнершу с мрачной осторожностью. И Китти чувствовала еще большую любовь и нежность, чем когда она сама танцевала с Эдом. Он ничего не сказал об их размолвке, но ничего и не нужно было говорить.

* * *

Самый сильный снегопад случился под конец зимы, в первый вторник марта. Метель бушевала и день и ночь, до самой среды. И снова деревенские мужчины, кто на тракторе, кто с лопатами, отправились расчищать дороги, беспрестанно ругая погоду. Но с началом следующей недели внезапно пришла оттепель. Воздух чуть прогрелся, и опостылевший снег начал таять.

Эд отправился в Лондон, едва пошли поезда. Когда он уезжал, холмы Даунс были еще белыми. Потом на несколько дней зарядили дожди, и остатки снега, оголяя серую землю, обратились в лужи.

Вернувшийся к работе почтальон принес письмо от Ларри.

Я принял приглашение Маунтбеттена и поехал в Индию! Когда вы это прочтете, я буду уже в пути. Я не совсем уверен, как мне жить дальше, но сейчас, кажется, самое время уехать из Англии. Как обустроюсь, напишу и обо всем расскажу. Надеюсь, все вы благополучно пережили эту ужасную зиму и, когда мы снова встретимся, над Сассексом будет сиять солнце.

Часть третья

Независимость
1947–1948

26

Вице-король и его команда добирались до Индии на двух «Авро-Йорках». Второй самолет, на борту которого находился глава администрации лорд Исмей по прозвищу Мопс и большинство новых сотрудников, включая Ларри Корнфорда, летел дольше, делая ночные остановки на Мальте, в Фай-еде и в Карачи. По пути Исмей и Эрик Мьевилль, глава дипломатического представительства, открыто обсуждали предстоящие трудности.

– Дики не хотелось туда лететь, – говорил Мопс Исмей. – Индийцы настроены против него. И нас всех наверняка перестреляют. – Он замолчал, а потом добавил, заметив, что разговор пошел не в то русло: – Не волнуйся, Дики из ребят, рожденных под счастливой звездой. Люблю работать на везунчиков.

Трехдневный перелет до Карачи измотал всех.

– Уже пожалел, что согласился? – спросил Руперт Бланделл у Ларри, когда они вышли из самолета на раскаленную полосу военной базы Маурипур.

– Ничуть, – ответил тот. – Все так интересно!

– Это мой седьмой перелет между Англией и Индией, – заметил пресс-атташе Алан Кемпбелл-Джонсон, краем уха услышав их разговор. – Поверьте мне, восторг проходит, и очень быстро.

На ночлег остановились в клубе при авиабазе. Ларри оказался в одном номере с Рупертом. Потолочный вентилятор вяло гонял влажный ночной воздух. Изнемогая от жары, они лежали поверх простыней в одних трусах и уже не надеялись уснуть.

– Постепенно привыкнем, – утешал Руперт.

– Господи, как хочется надеяться.

– Я и за сестру слово замолвил, вскоре она присоединится к нам. Начинаю думать, что зря это сделал.

– Когда она должна приехать?

– Через три недели. На это время назначен перелет для членов семьи.

Ларри оживился. Он был совсем не прочь снова встретиться с сестрой Руперта.

– Она будет среди обслуживающего персонала?

– Нет, нет. Скорей, едет забавы ради. Но уверен, что работа для нее найдется. – Его голос стал чуть тише. – Между нами говоря, один парень довольно жестоко с ней поступил. Так что сердце ее теперь разбито, и смена обстановки пойдет на пользу.

– Со мной тоже случилось нечто подобное, – признался Ларри.

– Сочувствую. Но боюсь, людям это свойственно.

– Всем, кроме тебя, Руперт. Не верится, что ты хоть раз в жизни снизошел до сердечных треволнений.

– Думаешь, я духовно выше любви? – усмехнулся тот.

– Нет, – смутился Ларри, – не в этом смысле. Просто ты всегда казался мне… самодостаточным, что ли.

– Это да, – согласился Руперт. – Видимо, я стал эгоистом. Стал ценить то, что предпочитаю называть свободой. – И, помолчав, добавил: – Однажды у меня намечалось кое-что. Как раз под конец войны. Но не сложилось.

Он умолк, а Ларри не стал выспрашивать. Со временем он проникся уважением к этому застенчивому и тонкому человеку – легкой добыче насмешников, – которого, при всей его кажущейся наивности, мир словно бы не затронул.

– А как там твой друг Эд Эйвнелл? Что Крест Виктории получил?

– Он женат. Занимается продажей вина.

– Я, бывает, думаю о нем. Конечно, я помню его по школе. Готов поспорить, он женился на красивой девушке.

– Очень красивой.

– Видимо, я вспоминаю о нем, потому что он моя полная противоположность. Красивый, уверенный в себе, девчонкам нравится. Я бы многое отдал, чтобы хоть на день оказаться в его шкуре.

– У Эда свои проблемы.

Они замолчали и, лежа в раскаленной темноте, слушали, как под потолком щелкает вентилятор.

На следующий день все вновь погрузились на «Авро-Йорк». Предстоял последний этап – над пустынями Синд и Раджпутана до Дели.

– Когда видишь, сколько пустынь на земле, – заметил Алан Кемпбелл-Джонсон, – начинаешь чуть больше ценить наш крохотный зеленый островок.