Книга Россия: народ и империя - Джеффри Хоскинг

Свои слова император подкрепил тем, что направил в помощь обер-прокурору группу «фискалов», чтобы проверить, исполняет ли Синод в точности возложенные на него функции. Характерно, что фискалов называли «инквизиторами».

Но исполнение инквизиторской функции предписывалось не только им. Указ от 17 мая 1722 года гласил: «Если во время исповеди кто-то сознается духовному отцу в несовершенном, но задуманном преступлении, особенно измене или мятеже против Самодержца или Государства, или в злоумышлении против чести и здоровья Самодержца и его семьи, и при этом не раскается… тогда духовник должен не только воздержаться от отпущения грехов, но и немедленно сообщить в соответствующее место».

Под «соответствующим местом» понимался Преображенский приказ. Священников, не сумевших исполнить требуемое, предупреждали, что «как соучастники в преступлении они будут подвергнуты телесному наказанию и сосланы на галеры или, если дело серьезное, казнены».

Таким образом, священники включались в ряды фискалов. На положении паствы отразилась и еще одна тенденция, имевшая место на протяжении XVIII века: церковная иерархия постепенно брала под контроль назначение приходских священников. Раньше место обычно переходило по наследству; в ином случае его занимал тот, кого избирали прихожане. Согласно «Духовному Регламенту» священник, чтобы претендовать на приход, должен был закончить семинарию. Кандидатов, удовлетворяющих требованию, не хватало, но все же документ давал больше власти епископам, в ведении которых находились семинарии епархий и которые могли проверять компетентность кандидатов. На практике наиболее удобным было назначать сына предыдущего священника. Почти все дети церковнослужителей посещали семинарии, так как Петр принял решение лишить избыточное духовенство статуса и перевести тяглые сословия (время от времени сам император и его преемники даже проводили для таких несчастных обязательные наборы в армию).

Выборы приходских священников постепенно уходили в прошлое или проводились исключительно «лучшими горожанами», избранными для этих целей консисториями, административными органами епархий. И только в западных регионах, подверженных влиянию католической и униатской церкви, как средство укрепления веры сохранялась и поощрялась прежняя традиция. В конце концов, в 1797 году выборы приходских священников были отменены Святейшим Синодом. Признаком ослабления контроля прихожан над материальными ресурсами прихода стал постепенный переход к назначению сверху церковных старост, отвечавших за расходование средств. Такое уменьшение роли паствы оказалось роковым следствием церковных реформ Петра I, так как ослабляло связь между общиной и церковью, а в конечном итоге — между общиной и государством. В 1868 году Иван Аксаков так комментировал это: «Есть прихожане, но нет прихода в подлинном смысле этого слова; люди регистрируются в церкви, но эти люди не составляют церковного братства в подлинном и первоначальном значении этого термина».

Неудивительно, что активная и беспокойная натура Петра не могла смириться с «сонной» — на его взгляд — жизнью монахов. В отличие от Генриха VIII, он не закрыл монастыри, но попытался их дисциплинировать, чтобы использовать в качестве «богоугодных» заведений. Монастыри должны были давать приют инвалидам, нищим, ветеранам армии. Для того чтобы заставить их выполнять отведенную роль, Петр лишил монастыри всех доходов, назначив каждому монаху и монахине строго фиксированное денежноматериальное содержание, но лишь при условии строгой дисциплины и выполнения предписанной благотворительной работы. Прием новых послушников ограничивался: мужчины до тридцати лет и женщины до пятидесяти в монастыри не допускались. Хотя в основном монахи владели грамотой, им запрещалось писать что-либо без разрешения начальства и даже хранить в кельях перо и бумагу, так как «ничто так не нарушает монашеского спокойствия, как бесполезное писание». Нарушителей запрета удаляли из монастырей.

Некоторые исследователи называли реформу Петра «протестантской реформацией». В некотором смысле, конечно, это правильно: Петр подчинил церковь государству, отобрал финансы и заставил заниматься образовательной, благотворительной и социальной деятельностью. Но российский царь не был ни королем Англии, ни немецким «Landesherr». Определенные условия, жизненно необходимые для протестантской реформации, отсутствовали. Не было интеллектуальной традиции договорного богословия или естественного права. Приходская жизнь оставалась относительно неразвитой, более того, реформа еще больше подрывала ее. А главное, не существовало писаний на общеупотребительном языке, читая которые простые люди могли бы формировать и развивать свои личные религиозные убеждения. Те же общины, в которых подобные традиции были развиты — например, староверы, — находились в оппозиции к нововведениям императора.

В результате протестантская программа реформ для русской церкви так и осталась чуждым насаждением. Большинство священников и мирян по-прежнему видели в царе посланника Божьего, базилевса в византийском смысле, управляющего страной в согласии с церковью, тогда как Петр I преследовал совершенно иные цели и использовал церковь как инструмент реализации светской политики. Такое несоответствие во взаимоотношениях церкви и государства один из историков назвал «главной фальшью Синодального периода», тогда как другой заявил, что Петр учинил «настоящий глубокий раскол… раскол не столько между правительством и народом (как думали славянофилы), но между властями и церковью».

В государстве, правитель которого утверждает верховную власть на основе божественного права, подобный раскол особенно чреват опасностями. Унижение церкви государством, той церкви, которая подпирала его, явилось, вероятно, самой серьезной из всех ошибок российской монархии и, определенно, фундаментальной причиной революции 1917 года.

Официальное отчуждение церковного богатства завершили Петр III и Екатерина II. В 1762–1764 годах эти монархи передали под управление государства все оставшиеся церковные земельные владения и заменили доход от них пожертвованиями епархиям и монастырям, составившими примерно четверть прежних доходов. Выделение пожертвований обуславливалось выполнением церковью образовательных и благотворительных функций и соблюдением «штатных списков», определенных для каждого прихода и монастыря. Лишь один митрополит Ростовский Арсений решился протестовать против этих мер, заявив, что «наша нынешняя правительница не… тверда в вере», имея в виду Екатерину.

Коллеги не поддержали епископа: его судили за lèse majesté,[6] лишили духовного сана и приговорили к пожизненному тюремному заключению.

Совокупные действия этих изменений оказались чрезвычайно разрушительным для церкви в ее отношениях с государством, элитами общества и народными массами. Духовенство превратилось в обособленное и довольно бедное сословие Эта обособленность символизировалась стилем одежды священников: обязательное для элиты предписание Петра I одеваться на западный манер не касалось духовенства, а потому у священников был своеобразный и старомодный вид. Хотя духовенство являлось служилым сословием, его члены не имели чина или официального ранга, а потому не имели шансов сделать карьеру и повысить свой общественный статус. Характерно, что Екатерина II не включила в состав созванной ею Уложенной комиссии представителей лишь двух сословий: крепостных крестьян и духовенства.