Книга Сибирское дело - Сергей Булыга

– Тебе было легко, ты же ходил один. А у меня семь сотен войска!

Тут Сукин замолчал, повернул саблю так и сяк, после отложил её, полез и вытащил из-под подушек маленькую грамотку с двумя вислыми печатями.

– Вот, – сказал Сукин, – это сеунч государю царю и великому князю. Здесь всё написано, про все наши дела. Снесёшь в Москву и передашь. Снесёшь?!

– Снесу! – бойко ответил Маркел. И тут же спросил: – А саблю?

– Нет, сабля здесь останется, – сердито сказал Сукин. – Да и как нам теперь без неё? У кого эта сабля, того и Сибирь. Кто этого не знает? Так что так в Москве и передай, что Ермакова сабля нам здесь помогает.

Маркел на это промолчал, только в сердцах подумал, что винить тут некого, сам вчера брякнул, а теперь хоть разорвись от злости! А Сукин продолжил:

– Ладно, чего тут много говорить. Мы сегодня выступаем дальше, на Кашлык, а ты давай обратно, на Москву. Как поедешь, по Туре или по Тавде?

Маркел подумал и сказал:

– По Тавде привычнее.

– Ладно, – опять сказал Сукин, – будь по-твоему. Но одного я тебя не пущу. Ведь с тобой сеунч на имя государево. Дам тебе десять стрельцов охраны. Нет, – тут же передумал Сукин, – пять! Довольно ли?

Маркел ответил, что довольно.

– Вот и славно, – сказал Сукин. – Иди, собирайся. Скоро выступаем.

Маркел поклонился. Сукин дал ему сеунч. Маркел сунул его за пазуху, развернулся, надел шапку и пошёл.

Когда Маркел вышел из шатра, то увидел, что суеты в таборе прибавилось – стрельцы гасили костры, собирали пожитки, носили мешки на струги. Маркел немного постоял и посмотрел на них, а потом развернулся и уже собрался было идти к своему шалашу собираться…

Но тут же подумал, а что собирать? Узла с вещичками у него давно уже нет, ещё с татарских земель, а теперь и саблю отобрали. За его длинный язык! Как он теперь в Москве покажется, что князю Семёну скажет?! Что вместо царёвых вещиц сабли и пансыря, и шубы, кстати, тоже, он принёс один только сеунч? Так ведь носить сеунчи – это не нашего, Разбойного приказа, дело, а Разрядного, сердито скажет князь Семён, а тебя посылали за чем?! Ты кому царёву саблю отдал? Ваське Сукину? Нашёл, кому! И обернётся, и велит…

Но дальше думать не хотелось. Маркел ещё раз осмотрелся и увидел идущего к нему Ивана. Иван был с мешком. Подойдя к Маркелу, Иван широко заулыбался и сказал, что он ему крепко завидует.

– Чему тут завидовать! – в сердцах сказал Маркел.

– Как чему! – удивился Иван. – Едешь домой!

Маркел не спорил. Иван велел идти за ним. Они свернули к реке и там подошли к передовому стругу. Этот струг, да как и все остальные, был уже готов к отплытию. Иван велел садиться. Маркел взошёл на струг, гребцы потеснились, Маркел сел. Рядом с ним сидели ещё пятеро стрельцов, а все остальные сидели на вёслах. Маркел осмотрелся. Воеводский шатёр был уже сложен и убран, на берегу почти никого не осталось. Ударили в било. Десятник с их кормы велел отчаливать. Гребцы стали упираться вёслами в речное дно, и струг начал отходить от берега. Маркел снял шапку и перекрестился.

Струги мало-помалу выгребли на стрежень. Маркел сидел, надувшись, как сыч, смотрел на берега и время от времени повздыхивал. Только иногда десятник с кормы спрашивал, куда держать, и тогда Маркел молча указывал налево или направо. Солнце поднималось всё выше и жарило всё сильнее. Маркел отдувался, думал, мать честная, уже середина июня, он в середине марта из Москвы выехал, а после ехал, плыл, шёл и снова ехал пятнадцать недель! И что он выходил и выездил? Как теперь князю Семёну в глаза глянуть?! А Нюська спросит, а где манит-камень! А Параска спросит…

И Маркел опять вздыхал, поглядывал на пятерых стрельцов. Они все как один были весёлые, не то что те, которые сидели на вёслах. Ну, ещё бы, тем же плыть невесть куда в Сибирь, а этим…

Да, думал Маркел, теперь уже сам усмехаясь, и эти тоже сразу посмурнели бы, если бы он им сказал, сколько им и как и через что идти, ехать, плыть, бежать, ползти, карабкаться только до Чердыни, уже не говоря про Москву. Ну и Маркел не говорил, конечно. Сидел, думал, смотрел по сторонам…

И, наконец, по правой стороне, увидел Тавду, встал, указал рукой и приказал табанить. Гребцы налегли на вёсла…

ГЛАВА 61

А потом всё было очень просто. Их передовой, так называемый ертаульный струг причалил к берегу, Маркел и пятеро его стрельцов сошли на землю, со стругов им прокричали здравицу, Маркел их построил, и они пошли.

Дорога была так себе, сильно заросшая. Это, как догадался Маркел, и есть та самая Татарская тропа, про которую Силантий рассказывал. По ней, он говорил, татары ходили на Чердынь и на другие государевы и строгановские городки. Так что, думал Маркел, когда по ней каждый год скакали конные полки, она была широкая, вытоптанная, а теперь тех полков нет, вот она и заросла. Но для тех глухих мест и такая дорога была хороша. Маркел со своими стрельцами прошёл в первый день вёрст сорок, не меньше, а вечером они устроили привал, перекусили и перезнакомились. Стрельцы оказались ярославскими, старшим у них был Гаврила Спица, человек бывалый, воевал с крымцами, замирял ногаев. Маркел тоже о себе рассказывал, но кратко, а о хождении в Сибирь и вообще почти что промолчал.

Утром они опять пошли и прошли ещё примерно столько же. На третий день убило первого стрельца. Правильней, он сам убился – ненароком сорвал чей-то наведённый самострел, и его стрелой насквозь пробило. Стрельца звали Степан. Его похоронили, взяли его пищаль, его подсумок и пошли дальше.

На третий день шли мимо Лабутинского городка, но только по другой стороне реки, и видели, что на противоположной, лабутинской стороне, стоит болван на пепелище, а за болваном видны колья с насаженными на них казацкими головами. Стрельцы поснимали шапки и долго крестились.

На пятый день кончились харчи. Но на шестой день убили лося – подстрелили и наелись вдоволь, и навялили мяса в запас. А ещё через три дня по ним стреляли из кустов и застрелили ещё одного стрельца, Котьку-Константина. Маркел разъярился и велел стрелять в ответ. Стреляли наугад и ни в кого не попали. Похоронили Котьку, взяли и его пищаль, пошли дальше. На десятый день медведь задрал Петра, а они застрелили медведя, и уже потом Петра похоронили и взяли его пищаль.

И на этом, слава богу, всё! То есть никого уже не хороня, на двадцатый день они дошли до Пелыма, Аблегиримова городка. Но, как и у лабутинцев, Аблегиримовский городок стоял по другую сторону реки. Маркел вышел к берегу, его заметили. Он стал кричать им по-татарски, они его сразу узнали, побежали в городок и вскоре вернулись с Аблегиримом. Аблегирим стал у Маркела, через реку, спрашивать, как у него дела. Маркел ответил, что дела его хороши, он со всеми ими справился, а теперь возвращается обратно в Чердынь. Да вот беда, кончились у него харчи, да ещё один из его воинов сбил ногу и не может идти дальше. Поэтому Маркел просит у Аблегирима большую лодку с гребцами и два мешка съестных припасов, и за это он даст три пищали. Аблегирим, подумав, согласился. С той стороны пришли две лодки. В одну лодку Маркел положил пищали, а во вторую, с харчами, сел сам с Гаврилой-десятником и с последним строевым стрельцом Игнатом. Этот Игнат сильно хромал, нога у него распухла, ну а в лодке ему стало легче. Да и Маркелу, и Гавриле тоже. Теперь у них был рай, а не поход – вогулы гребли, а они сидели себе по целым дням в лодке и глазели по сторонам. Так они плыли по Тавде, вверх по течению, пятнадцать дней, и там отпустили вогулов. После ещё два дня шли до дедушки-макаровского уворота, всё время вверх да вверх. Игнат чуть шёл. Но когда они взошли на уворот, Маркел к дедушке Макару поворачивать не стал. Да никто их туда и не звал, а даже, наоборот, когда они шли мимо, то Маркел заметил, как пищальный ствол в кустах сверкнул. Но Маркел виду не подал, и они пошли дальше.