Книга История Англии от Чосера до королевы Виктории - Джордж Маколей Тревельян

В Англии до реставрации монархии трудно было встретить людей, которые открыто сознались бы в том, что не верят в той или иной форме в чудеса, проповедуемые христианской религией. Но имелось много англичан, у которых отвращение к претензиям благочестивых, будь то англиканские священники или пуританские «святые», было более сильным, чем положительное восприятие какой-нибудь религиозной доктрины. В этом ограниченном чисто английском смысле «антиклерикализм» снова и снова приобретает решающую роль в отношениях между религиозными партиями Англии. Антиклерикализм был главной движущей силой при разрушении средневековой церкви времен Генриха VIII. В период длительного царствования Елизаветы антиклерикализм придавал силу национальному чувству враждебности по отношению к инквизиторской Испании, между тем как усебя дома онне имел никаких столкновений со скромным и непротестующим духовенством покорной елизаветинской церкви. Но, когда под покровительством Карла I епископы и духовенство снова подняли голову, вмешиваясь в общественную и политическую жизнь, даже снова стали, как в Средние века, занимать государственные должности, ревнивые светские люди забили тревогу. Антиклерикальные настроения высшей знати, раздраженной присутствием духовенства в Совещательном кабинете и в Королевском тайном совете, и такие же настроения лондонской толпы в Палас Ярде, криками выражающей свое возмущение поведением епископов (1640-1641), оказались вдруг созвучными пуританству, достигшему тогда вершины своего влияния, что дало возможность Долгому парламенту сломить церковь Лода.

После торжества парламентских армий наступило «царство святых» с их воспеваемым в псалмах благочестием, которым пользовались как лозунгом для того, чтобы добиться благосклонности господствующей партии, с их вмешательством в жизнь простых людей, с их запретом театров и традиционных спортивных состязаний. Вызванные этим антиклерикальные чувства проявились настолько бурно, что стали одной из главных причин реставрации 1660 года. Одним поколением позже они же явились одной из главных причин антикатолической революции 1688 года. Во многих поколениях в дальнейшем ненависть к пуританству наряду с ненавистью к католичеству проявлялась как в диких инстинктах и традициях толпы, сжигавшей часовни, так и в действиях подавляющего большинства представителей высшего класса.

Революция Кромвеля не была ни социальной, ни экономической по своим причинам и мотивам: она была результатом политического и религиозного мышления и устремления людей, у которых не было никакого желания перестраивать общество или перераспределять богатства. Несомненно, выбор людьми той или иной политической и религиозной партии до известной степени и в некоторых случаях определялся социальными и экономическими обстоятельствами, но сами люди делали это полусознательно. На стороне короля было больше лордов и дворян, на стороне парламента – больше йоменов и горожан. Кроме того, Лондон был на стороне парламента. Однако такое расслоение было и внутри каждого класса в городе и деревне.

Та стадия экономического и социального развития, которая была достигнута Англией в 1640 году, была не причиной, а необходимым условием политических и религиозных движений, которые разразились неожиданной вспышкой. Поразительная попытка Пима, Хемпдена и других парламентских вождей всерьез вырвать власть из рук монархии и управлять государством посредством выборного «дебатирующего» собрания из нескольких сот членов и тот успех, которого достигло на деле это смелое новшество в политике и войне, имели своей предпосылкой не только старые парламентские традиции, но и наличие могущественной буржуазии, джентри и йоменри, давно уже освободившихся от церковного и феодального гнета и привыкших делить с монархией тяготы управления. Точно так же бесчисленные секты, такие, как баптисты и конгрегационалисты, смогли так быстро приобрести государственное значение, а на некоторое время даже господствующее положение, только в таком обществе, где было много личной и экономической независимости в среде класса йоменов и ремесленников, и только в такой стране, где почти в течение всего прошлого столетия индивидуальное изучение Библии составляло существенную часть религии и служило главным стимулом развития народных представлений и интеллекта. Если бы в господском доме, на ферме и в хижине бедняка были газеты, журналы и романы, которые конкурировали бы с Библией, то не произошло бы никакой пуританской революции и Джон Беньян никогда бы не написал «Путешествия пилигрима».

Сама пуританская революция по своим основным устремлениям была действительно «путешествием пилигрима». «Я задремал [писал Беньян], и мне показалось, что я видел человека, одетого в рубище, стоявшего на каком-то определенном месте, отвернувшись от своего дома, с книгой в руке и огромной ношей на плечах. Я взглянул и увидел, что он открывает эту книгу и читает ее; и, когда он читал, он плакал и дрожал. Наконец он не мог больше выдержать и разразился громким плачем, восклицая: «Что мне делать?»

Эта одинокая фигура с Библией в руках и бременем грехов на плечах символизирует не только самого Джона Беньяна. Она – символ пуританства английской пуританской эпохи. Когда Беньян был молодым человеком – в ближайшие годы после битвы при Нейзби, – пуританство достигло своей наибольшей силы и мощи в войне, политике и литературе, в общественной и частной жизни. Но внутренней движущей силой машины, которая развила такую огромную энергию, пробивая себе путь сквозь препоны национального уклада жизни, Чтоб древний королевский строй Сменить системою иной, – основной движущей силой всей революции была именно эта одинокая фигура из первой строфы «Путешествия пилигрима»: бедняк, ищущий спасения со слезами на глазах, не имеющий никакого «путеводителя», кроме Библии вруке. Множество таких людей, объединенных одной религиозной идеей и организованных в полки, являлисьогромной силой, способной творить и разрушать. Это была та сила, с помощью которой Оливер Кромвель, Джордж Фокс и Джон Уэсли, сами обладающие такого же рода склонностями, творили свои чудеса.

Но было бы ошибкой предполагать, что такая строгость в личной и семейной религии была свойственна лишь пуританам и «круглоголовым». Мемуары семейства Верни и многие другие письменные памятники того времени показывают нам, что семьи «кавалеров» (роялистов) были столь же религиозны, как и пуритане, хотя и не надоедали библейскими изречениями по всякому случаю в повседневной жизни. Многие местные дворяне и йомены, в частности в северной и западной частях Англии, считали, подобно смиренной и терпеливой Алисе Торнтон, что английская церковь была той «превосходной, чистой и славной церковью, тогда учрежденной, которая по чистоте веры и учения несравнима ни с какой церковью со времен апостолов». Биограф Торнтон сказал:

«Ее мнение о религиозной жизни должно рассеять всякие иллюзии о том, что принадлежность к англиканской церкви – в противоположность нонконформистской – означала хотя бы в какой-то мере более легкое отношение к религии. Вся семья созывалась колокольчиком на молитву в шесть часов утра, в два часа пополудни и снова – в девять часов вечера».

Многие семейства из всех сословий, которые сражались и пострадали за церковь и «Книгу Общих молитв», прониклись благодаря этим страданиям такой любовью к англиканской церкви, которая до гражданской войны не выражалась и не чувствовалась так сильно, как после реставрации монархии. И эта любовь к церкви, но к церкви в том преобразованном виде, какой ей придал Лод, продолжалась до XIX столетия, сочетаясь с семейным и личным благочестием, а также с изучением Библии, что было свойственно всем английским протестантам, которые относились к своей религии серьезно.