Книга Открытие Франции. Увлекательное путешествие длинной 20 000 километров по сокровенным уголкам - Грэм Робб

Несколько походов по круговым маршрутам, начинавшимся в столице, подтвердили его теорию. «Минералогическая карта» Геттара, вышедшая в 1746 году, представляла собой описание части этого неожиданно оказавшегося понятным и упорядоченным подземного мира. На карте были показаны две широких полосы, помеченные «Bande marneuse» и «Bande sablonneuse» (полоса мергеля и песчаная полоса), которые пересекали Ла-Манш между Байё и Булонью. На карте Геттара Париж кажется столицей подземного королевства, а Лондон оказался в самом дальнем северном углу этой подземной страны.

Случайно выяснилось, что Париж действительно находится в центре концентрических круговых полос, которые состоят из осадочных пород и каменных уступов, но то, что Геттар сформулировал свою гипотезу о Париже-центре на таком раннем этапе работы, говорит о многом – как и то, что научные достижения бельгийского геолога Омалиуса д’Аллуа[38], который шесть лет наносил на карту недра Французской империи по просьбе Наполеона, остались почти неизвестными. Пусть геологические формации и не признают политических границ, сама карта была национальной. Парижская École des Mines (Высшая горная школа) согласилась поддержать этот проект не потому, что карта могла показать, где ценные каменноугольные пласты Бельгии и Саарланда заходят на территорию французской Фландрии и Лотарингии, а потому, что ее создания стала требовать патриотическая гордость. В 1822 году Британия создала геологическую карту всей своей территории – первую надежную карту недр целой страны. Лишь тогда во Франции было принято предложение, которое за одиннадцать лет перед этим внес на обсуждение профессор геологии Брошан де Вилье, и началась экспедиция, которая прошла 56 тысяч миль.

В предисловии к своей Carte géologique de la France (Геологической карте Франции) (1841) площадью 24 фута и с цветными символами, которая в «Ларусс» названа « одним из прекраснейших памятников науки, которым гордится наша страна», Дюфренуа и Эли де Бомон сделали несколько утешительных выводов. Границы прежних провинций и краев – «пеи» проведены не по воле случая – они сложились в древние времена, и эту истину невозможно уничтожить. Для поколений, которые видели конец монархии и падение империи Наполеона, было утешением узнать, что Франция и ее столица будут существовать всегда: «Границы этих природных регионов остаются постоянными во время политических переворотов и вполне могут пережить даже такой переворот земного шара, который сдвинул бы границы океана и изменил течение рек, потому что имеют глубокие основания в строении Земли».

Когда по Франции пролягут обычные и железные дороги, «пригороды Парижа дотянутся до самых границ королевства» и «это позволит лучше понять особенности каждого края («пеи»)». Позже эта тема все более укоренялась в национальном самосознании: прославление различий родных краев и верховенство Парижа как хранителя и регулятора этих различий.

Картографирование Франции оказалось гораздо большей по объему задачей, чем кто-либо предполагал: семьдесят лет ушло на карту Кассини, а потом еще семьдесят на другую карту, которая оказалась весьма неполной. Через полвека после того, как были начерчены первые линии Штабной карты, в ней все еще не хватало основной информации. В обозначениях железных дорог не было системы, обычные дороги показаны не на своих местах, вписаны недостающие подробности, взятые из кадастровых чертежей, которые не все были выполнены по одинаковым правилам. Высота вместо контурных линий была показана грубой штриховкой и часто неточно. К 1865 году измерение высот (определение высоты объектов и точек) было выполнено только в двух департаментах – Шер и Сена. Гражданским инженерам пришлось самим выполнять геодезическую съемку местности. Иногда они не могли избежать ошибки и выбирали неверный путь для новой дороги – обычной или железной.

Даже когда шестиугольный контур Франции на картах стал привычным зрелищем, мало кто имел ясное представление о ее топографии. В 1837 году Стендаль, пытаясь нарисовать в уме упорядоченный и понятный чертеж своей страны, написал очерк о «пяти главных горных цепях Франции». «Только после того, как я написал для себя эти страницы, я понял землю Франции», – уверял он. Но точность отмеченных им на карте Франции горных цепей была примерно такая же, как на средневековых картах.

В 1838 году уровень географических знаний был столь низким, что Географическое общество сочло необходимым послать депутацию ученых на южную окраину Парижа, в дом 8 по Менскому шоссе, к вышедшему на пенсию учителю, господину Санису, который, потратив много сил, создал на участке земли площадью 1 акр трехмерную модель Франции. Ничего подобного ей нигде не существовало, за исключением рельефных моделей Альп, которые заказывали для себя богатые туристы. В этом предшественнике тематического парка «Миниатюрная Франция» были русла рек, вырезанные в камне, и сложная ирригационная система. Две плоскодонные лодки, вмещавшие каждая шесть пассажиров, плавали по Средиземному морю глубиной 3 фута и иногда реалистично садились на мель у скал побережья Бретани. В Нормандии стояли ветви яблони, в Ландах – ветви сосны. Геология была представлена углублениями размером с большой палец, в которые господин Санис заталкивал кусок угля, кубик торфа или образец какого-нибудь другого ископаемого, соответствующий той или иной местности. Горы были сделаны из земли, после сильного дождя им надо было снова придавать форму. В докладе Общества было отмечено – хотя и непонятно зачем, – что «Вогезы, горы Оверни, Пиренеи и Альпы теряют живописность, когда уменьшены до миниатюрного размера». Господин Санис собирался заменить земляные горы на асфальтовые и добавить в модель горы, границы и планы улиц. Общество предположило, что такое обилие деталей может «затуманить общую картину», но похвалило Саниса за «усердие, с которым он развивает науку».

Господин Санис, чей героический пенсионный проект теперь похоронен где-то под вокзалом Монпарнас, проявил гораздо больше усердия, чем французские правительства XIX века, которые относились к науке с удивительным безразличием. Похоже, что сила, которая влекла французов к открытиям, наталкивалась на равную ей, но противоположную по направлению силу. Лишь в 1857 году началась следующая эпическая экспедиция, участники которой стали метить всю страну круглыми металлическими пластинами, похожими на буквы шифра в гигантской охоте за сокровищем. Пластины вставляли в перила моста, стену церкви или постамент придорожного креста. Эти точки были нужны для полной геодезической съемки территории Франции. Экспедицию возглавлял Поль-Адриен Бурдалу – человек, который проводил топографическую съемку для прокладки Суэцкого канала. Расстояние между соседними метками составляло тысячу метров. За восемь лет сеть этих подготовительных картографических знаков протянулась на 9 тысяч миль; к этому времени правительство истратило 50 процентов денег, выделенных на экспедицию.

Наполеона не удивило бы, что это официальное безразличие к истинам географии имело губительные последствия. Туманным утром 1 сентября 1870 года французские войска под командованием генерала Дюкро под сильным обстрелом отступали по той самой дороге, где в 1804 году случилось несчастье с каретой императрицы Жозефины. Наполеон III, племянник Наполеона Бонапарта, проиграл битву под Седаном еще до того, как прозвучали первые выстрелы. Одной из причин унизительного поражения, которое Франция потерпела тогда от Пруссии, была нехватка карт и плохое качество Штабной карты. Например, глядя на карту, невозможно было сказать, каким раньше был лес, который прусская артиллерия превратила в мокрый пустырь, – естественным или посаженным, вечнозеленым или лиственным.