Книга Крушение пирса - Марк Хэддон

Через два месяца они оказались в Париже, в Марэ, в «Отель-де-ла-Бретоннери», и это была первая поездка Айши за пределы США и первая возможность оказаться вне зоны, защищаемой американскими самолетами-истребителями. В Париже Айша вполне сходила за туземку и запросто выменивала у цыган сигареты «Мальборо», но все же предпочитала американскую диетическую колу. Однажды, когда они сидели на террасе маленького кафе неподалеку от музея Карнавале, Айша вдруг сказала:

– Спасибо тебе.

– Не за что, – откликнулась Кэрол.

– Эй, любимая! – Айша посмотрела ей прямо в глаза. – Ты мне эти штуки брось!

Утром Кэрол взяла в аренду «Рено Клио» и поехала к матери, по дороге заглянув в магазин «Би энд Кью» и супермаркет «Сейнсбериз». Мать не спала, но Кэрол она узнала не сразу, похоже, успела забыла, что вчера они виделись. Впрочем, это сейчас, пожалуй, было даже к лучшему. Кэрол втащила в холл чемоданы, включила отопление и спустила в радиаторах воздух, орудуя тем же маленьким бронзовым ключом, который и теперь, тридцать лет спустя, по-прежнему лежал в корзинке на холодильнике. По дому сразу разнеслась вонь застоялого воздуха, и в подставленный тазик со звоном закапала маслянистая влага, но потом в батареях забулькало, и постепенно стало теплее.

– Что это ты делаешь? – спросила мать.

– Хочу, чтобы тебе тут стало немного теплее.

Затем Кэрол позвонила стекольщику и попросила вставить стекло в разбитое окошко.

– Я передумала, – заявила ей мать. – Мне неприятно твое присутствие здесь.

– Мама, поверь, – Кэрол все никак не могла заставить себя прикоснуться к чудовищно грязному кардигану матери, – все у нас с тобой будет хорошо.

Из стенного шкафа в той комнате, где когда-то жили они с Робин, доносились неприятные звуки. Царапанье, воркованье – голуби! Кэрол заперла дверь на лестничную площадку, открыла окна и, вооружившись шваброй, повернула ручку дверцы шкафа. Голуби буквально ворвались в комнату, наполнив ее шумом крыльев, цоканьем когтей и треском, напоминавшим автоматные очереди. Кэрол закрыла лицо руками, но один голубь все же задел ее шею, и она в ярости принялась размахивать шваброй. «Так вашу мать!..» Голуби бились о грязное стекло. Наконец один нашел распахнутое окно, за ним последовал второй, а третьего Кэрол стукнула шваброй, и он упал на пол со сломанным крылом. Она бросила на бьющуюся птицу подушку и топтала ее ногами, пока голубь не перестал двигаться, а затем вышвырнула подушку и птицу в сад прямо из окна.

Она забила досками дыру в стене, через которую голуби пробирались в дом, нашла в шкафу двух мертвых птиц, выбросила их в мусорный бак и потом долго стояла в тишине, жадно вдыхая свежий воздух и выжидая, когда уляжется волна адреналина.

А в доме между тем и батареи стали горячими, и стены начали понемногу подсыхать, поскрипывая и пощелкивая, точно галеон, приспосабливающийся к новому направлению ветра. Но в воздухе по-прежнему висела сырость, и пахло почему-то дикими джунглями. Ну да, отсыревшая штукатурка, старая бумага, дерево, испарения, плесень…

– Это мой дом, – возмущалась ее мать. – Ты не можешь так со мной поступать!

– А иначе ты какую-нибудь заразу тут подхватишь, – уговаривала ее Кэрол. – Или заболеешь от переохлаждения. Упадешь и не встанешь. А мне совсем не хочется потом объяснять врачу, почему я ничего не сделала, чтобы это предотвратить.

Она сняла занавески и сунула их в стиральную машину. Отвратительный мокрый матрас выволокла на лужайку перед домом, с трудом спустив его по лестнице. Оказалось, что половина поперечных перекладин на кровати сломаны. Кэрол разобрала кровать, стащила вниз ее обломки и свалила их поверх матраса. Она испытывала неожиданный прилив энергии. Ковер у внешней стены спальни матери пророс зеленой плесенью, и Кэрол, постепенно подтягивая ковер к себе, ножницами, кстати довольно-таки тупыми, разрезала его на куски. То, что обнаружилось под ковром, было похоже то ли на пух, то ли на пудру и вызвало у нее мучительный кашель, а ее потные руки мгновенно покрылись плотной коричневой пленкой. Плинтус, державший ковер, она отодрала с помощью молотка с расщепом для вытаскивания гвоздей и вместе с кусками ковра тоже вынесла на лужайку, прибавив к растущей там куче. Она мела и мыла пол до тех пор, пока голые доски не стали совершенно чистыми; затем вытащила из стиральной машины занавески и развесила их на перилах лестницы, чтобы немного просохли.

После того как ей удалось практически дочиста отскрести поверхность обеденного стола, они с матерью смогли наконец сесть и по-человечески поесть вместе – на ланч у них был пышный пирог с мясом и разогретые в микроволновке овощи. Гнев матери постепенно растаял. По телевизору шел дневной блок новостей, и мать вдруг с раздражением сказала:

– Господи, как мне надоели дурацкие вопросы «Кому это нужно?» и «Как нам от этого избавиться?»! Мне осточертели эти женщины с пластмассовыми лицами, бесконечные террористы и педофилы! Раньше мы про таких говорили: «Он пристает к детям». Помнишь Фрэнка – он еще работал в обувном магазине «Эверлиз»? Он совершенно точно был из таких. – Мать умолкла, долго смотрела в свою тарелку, а потом сообщила: – У нас тут в прошлом месяце одна женщина в канале утопилась. Помнишь маленький мостик на Джерусалем-стрит? Джеки Болтон ее звали. В газете сообщение об этом тоже промелькнуло. Ты еще с ее дочкой в школе училась. Милли – так, по-моему, ее звали. – Но Кэрол совершенно не помнила никакой Милли. Мать продолжила: – Наверное, я бы почаще из дому выходила, если бы по-прежнему за городом жила. У нас был флагшток в центре деревни возле пруда. Его по случаю коронации поставили. А твой дядя Джек еще на него взобрался, на самую верхушку, да и свалился оттуда. Ключицу себе сломал.

Кэрол слышала эту историю, должно быть, раз двадцать, но рассказ, как ни странно, действовал на нее успокаивающе.

А мать вдруг наклонилась к ней, взяла ее за руку и сказала:

– Я ведь думала, что, скорей всего, больше тебя и не увижу.

Кожа у нее словно была покрыта липкой патиной, как старая заплесневелая кожаная перчатка, и Кэрол сказала:

– Надо мне тебя как следует выкупать. Давай-ка примем ванну, а?

Мать согласилась. Она вообще вдруг стала покладистой. Однако, преодолев половину лестницы, она увидела сквозь перила голые доски пола гостиной, остановилась и грустно констатировала:

– Значит, дом ты продаешь.

– Ну что за ерунда. – Кэрол заставила себя рассмеяться. – Дом не мой, как же я могу его продать? – Она не стала говорить, что за этот дом в его нынешнем состоянии, да еще и в такой близости от дороги и выручить-то удалось бы крайне мало.

– Потому Робин и ненавидит твои приезды.

– Боже мой, мама! – Кэрол даже удивилась, до чего ее разозлило это замечание матери. – Я могла бы сейчас преспокойно жить в Калифорнии и работать, а я торчу здесь, в дерьмовом, богом забытом квартале, и пытаюсь вернуть старому, отсыревшему, вонючему жилищу нормальный вид, пока вся эта гадость тебя не убила!