Книга Исповедь социопата - М. Томас

О таких чудовищах писал Джон Стейнбек в романе «К востоку от Эдема» («East of Eden»):

Я уверен, что и у обычных земных родителей рождаются на свет чудовища. Некоторых можно видеть воочию – изуродованных страшилищ с крошечным тельцем и огромным черепом…

Но не рождаются ли, помимо физических монстров, чудовища умственные или психические? Лица и тела у них могут быть верхом совершенства, но если измененный ген или поврежденная яйцеклетка могут произвести физического урода, то не могут ли они таким же образом произвести и изуродованную душу?

Социопатку Кэти Стейнбек отождествляет с таким чудовищем. Он пишет:

Что-то произошло с ее внутренним маятником, и шестерни перестали соответствовать друг другу. Она не была похожа на остальных людей, не была от рождения… Встречи с ней вызывали у людей тревогу, но она не отталкивала, а, наоборот, притягивала. Хотелось разобраться, попытаться выяснить, чем именно это существо вызывает неясное беспокойство. Но, поскольку так было всегда, Кэти не находила в этом ничего странного.

Я тоже помню повышенный интерес, который люди проявляли ко мне в детстве, – притяжение против воли, очарование отвращением. Легко, конечно, ставить под сомнение некоторые воспитательные приемы моих родителей, но они приняли новорожденное чудовище и сделали с ним все, что в их силах. Должно быть, они одновременно испытывали любовь и ужас, даже когда я еще лежала в пеленках.

От колыбели до могилы Кэти занималась тем, что использовала людей, манипулировала ими, проникала им в души с единственной целью посеять там яд, безумие и отчаяние. Я понимаю эти побуждения и иногда соскальзываю на ту же кривую дорожку. Но что-то заставляет меня в конце концов делать иной выбор. Я уверена, что главная причина – любовь. Это чувство сумели внушить мне родители, за что я буду обязана им до конца своих дней.

Наследственность заставляет меня сомневаться, стоит ли мне иметь детей. Я боюсь, что они тоже родятся чудовищами – не важно, со сколькими головами и ногами. Я очень боюсь, что они будут похожи на меня, но еще больше боюсь, что не будут похожи. Я не знаю, как справлюсь с родительскими обязанностями, если мой ребенок родится эмпатом, как смогу любить и уважать его. Одна из моих сестер очень ласкова и сердечна, способна расплакаться от сочувствия и умиления. Всю жизнь она не вызывала у меня ничего, кроме презрения. Что мне делать с младенцем, требующим постоянного эмоционального участия? Может быть, это приведет к отчуждению? В любом случае такая обязанность быстро мне наскучит.

Если же ребенок родится социопатом, то, мне кажется, я смогу хорошо о нем позаботиться. Мне думается, что мои родители очень хорошо меня воспитали – не важно, хотели этого или нет. Они устраивали соревнования за любовь и скромные ресурсы, которые надо было каким-то образом разделить между пятью детьми. Это игра с относительно честными и понятными правилами и очевидными следствиями. У родителей были любимчики. По выходным дням братья и сестры с жаром обсуждали недостатки и достоинства друг друга и спорили, кого родители любят больше. Например, папа любит Скотта, потому что Скотт занимается серфингом, но в конечном счете ему все же больше нравится Джим, потому что Джим с удовольствием слушает, как папа фантазирует. Всем было ясно, что Скотт может укрепить свои позиции, если начнет поддерживать папины магические измышления, но это он по каким-то причинам делать отказывался.

Я отлично понимала родительский фаворитизм, неприкрытую меритократию. Это последовательная система, из которой я черпала уроки жизни. Я хорошо вписалась в игру и стала активно в ней участвовать, так как понимала, что смогу успешно противостоять братьям и сестрам. Сначала я не знала всех правил и рычагов, но смогла им научиться, и это был для меня единственный стимул, так как иных причин переживать по поводу отношения родителей не имелось. Моя мать всегда оказывала предпочтение тем детям, которые выказывали музыкальность и эмоциональность, что позволяло ей гордиться этими качествами у себя, а отец больше любил тех, кто выказывал внутренний интеллект, позволявший оценить его собственный ум. Правда, здесь надо было соблюдать меру, иначе отец мог заподозрить, что сын или дочь могут поставить под вопрос его умственное превосходство. Я всегда занималась с отцом серфингом и бегала с ним на лыжах, потому что за это он покупал мне снаряжение – костюмы, лыжи, рамы для паруса, ботинки, шесты и бензин для машины, а моей сестре Кэтлин не хватало денег на балетные туфли и приходилось занимать у подруг. Мать мечтала организовать семейную капеллу, такую же, как у семьи Партридж, а потом мечтала о семейном джаз-ансамбле по примеру семьи Марсалис. Отец мечтал, что мы научимся виртуозно играть на гитаре – в детстве он страшно завидовал таким ребятам в школе. Я стала играть на барабане, угодив и отцу, и матери. В результате они нашли деньги, чтобы купить мне набор ударных инструментов, в то время как моей сестре не удалось поехать в лагерь и она все лето просидела дома, потому что денег у родителей не хватило. Родители не были последовательны в эмоциональной или материальной поддержке детей, но постоянство личных интересов делало их поведение на сто процентов предсказуемым; этот вектор доминировал над всем. Получить от них все, что нужно, было очень легко; надо было лишь нажать на клавишу определенного личного интереса.

Самое худшее, что, возможно, родители сделали для нас (во всяком случае, для меня), – то, что они вели себя непоследовательно и слишком часто выказывали жалость и милосердие. В детстве я понимала только один тип отношений – между причиной и следствием. Если я видела, что кто-то из нас нарушил правила, но вышел сухим из воды, просто расплакавшись, то я охотно плакала, вместо того чтобы следовать правилам. Я поддавалась дрессировке, как лабораторная крыса, обучаясь давить на педали, обеспечивавшие еду, и избегала тех, которые били током.

Мне думается, что социопаты (особенно молодые) лучше всего чувствуют себя в мире, определенном жесткими рамками; если правила четко определены, то ребенок-социопат начинает воспринимать их как данность. Со мной определенно так. Думаю, что простые причинно-следственные правила с ясными и предсказуемыми исходами соблюдения и нарушения побудят юных социопатов думать о жизни как об интересной головоломке, в которую стоит поиграть. Пока юный социопат считает, что может получить преимущества путем умелого планирования и исполнения (и добивается при этом успеха, в таком случае практически предопределенного), он будет соблюдать правила. Именно поэтому социопаты обычно безжалостны в бизнесе и яростно отстаивают принципы капитализма.

Моя любимая учительница ввела в школе чисто меритократическую систему оценок (от нее при желании можно было отказаться). В шестом классе она сменила очень популярного среди учеников учителя, который вел начальный курс алгебры. Он мне активно не нравился, ибо откровенно потакал ученикам и всегда выбирал любимчиков. Сначала новая учительница завоевала доверие класса. Начальный курс алгебры очень сложен, но в нашей школе его преподавали лучше, чем в других. Школа была удобно расположена, и в ней учились умные и сообразительные дети. Самые умные (включая и меня) высказывали недовольство слишком медленным темпом изучения материала. Тогда учительница нашла творческое решение. В начале каждого урока она проводила пятиминутный блиц-опрос и тех, кто получал высокий балл, отпускала во двор делать домашнее задание вместо того, чтобы присутствовать на уроке. Каждый день я приходила в школу на несколько минут раньше начала урока, просматривала материал и получала высший балл за блиц-опрос. Из восьмидесяти дней, что мы изучали алгебру, я присутствовала на уроке всего несколько раз, и чаще всего из-за досадных арифметических ошибок в вычислениях. Это были трудные для меня дни, но я понимала, что таковы правила и учительница имеет право применять их ко всем без исключения. Я воспринимала это как игру. Игра мне нравилась, потому что в ней я была сильнее большинства одноклассников. То, что я иногда проигрывала, свидетельствовало, что игра непроста. Она была достаточно трудна, чтобы держать в постоянном напряжении мое внимание и поддерживать доверие к учительнице.