Книга Цветок Трех Миров - Дмитрий Емец

Неожиданно у Гамова зазвонил телефон. Увидев, кто вызывает, он озабоченно сдвинул брови. Первым его побуждением было выйти из комнаты, но, взглянув на Насту, напряженную и готовую мгновенно перерубить протянувшиеся между ними нити доверия, принял звонок здесь. В трубку втиснулся гибкий свежий голосок Белдо. Чудилось, будто старичок через динамик просовывается в комнату и озирается, точно змейка или червячок.

– Женечка, радость моя, ты где?

– В Питере… парк тут какой-то… озеро… – сказал Гамов и, шагнув к подоконнику, палец правой руки запустил в цветочный горшок, а потом сразу в недопитую чашку. Для исследующей магии земля в горшке должна была означать парк, а чай – озеро.

– Да, парки в Питере красивые… – после некоторой паузы признал Белдо. – И что, в парке ты один?

– Как перст! Не считая еще человек трехсот… – отозвался Гамов, неотрывно глядя на Насту.

Смотрел он прямо в глаза, не оправдываясь и не скрывая от нее, что говорит с Белдо.

– Проснулся уже?

– Я не спал.

– Ах-ах! Какой тут сон! Я тоже глаз не смыкал! Женечка, тут такое дело! Мы нашли шныров! Пчелки ведут их из города по Мурманской трассе. Едут в каком-то частном автобусе!

– Куда? – спросил Гамов.

– Вот в этом и вопрос, Женечка, в этом и вопрос! Тилль отправил за ними автобус с растворенными. Я в ужасе! Они таких дров могут наломать! Растворенные глупые какие-то совсем, подселены кому попало… Брак, сущий брак!

– А я чем могу быть полезен?

– Ах, Женечка, можешь, можешь быть полезен! Прошу тебя, слетай проконтролируй! Младочка и Владочка шлют тебе десять тысяч поцелуйчиков… Нет, Младочка кричит, что не шлет! Она пальчиком грозит!.. Сделаешь, Женечка, когда гулять перестанешь? Кстати, Женечка, – голос старичка ехидно дрогнул. – Парк, в котором ты гуляешь, немного странненький! Земля в нем тропическая, а озеро почему-то с добавлением сахара и ромашки! Просто на будущее…

Гамов торопливо пообещал, что слетает посмотреть, как дела у шнуров и берсерков, и отключился.

– Слышали? – спросил он у Насты. – Надо выдвигаться на Мурманскую трассу… Я, конечно, полечу на гиеле, а вы… Ася, я забыл, у тебя есть машина?

– У Валикова есть. А значит, есть теперь и у меня. Я же рабовладелица, – усмехнувшись, сказала Ася.

Бывший тиран подпрыгнул от радости.

– Есть, есть! – принялся повторять он.

Ася попросила его помолчать, что тот с готовностью и сделал, зажав рот обеими руками.

Так зажал, что едва не задохнулся от рвения, потому что вместе со ртом случайно зажал и нос.

– Вы нам помогаете? – спросила Наста. – Если не секрет – зачем?

Ася пожала плечами.

– Зачем – смешное слово. Предполагается, что все в мире делается зачем-то, с какой-то сложной, далеко идущей целью. А я не уверена, что это так происходит. Напротив, убеждена, что очень многие вещи делаются просто потому, что делаются. Захотел помочь – и помог. Или не захотел помочь – и все равно помог. Так как-то. И никаких зачемов тут нет, – сказала она строго.

– Отлично! Вы поедете с Валиковым! Я свяжусь с вами и сообщу, куда сворачивать с трассы, как только сам разберусь, – сказал Гамов, и Валиков закивал с руками у рта. Трудно было представить себе человека более счастливого и сильнее желающего кого-то куда-то везти.

Гамов открыл окно и свистнул, подзывая Аля. Появившаяся откуда-то гиела-альбинос зависла перед окном метрах в трех.

«Далеко же! Он что, собирается прыгать?» – подумал Рузя, и ему захотелось, чтобы Гамов промахнулся и воткнулся головой в асфальт. Смутившись от такой своей мысли, Рузя опустил глаза.

Перед тем как вскочить на подоконник, Гамов повернулся к Насте.

– Я понимаю, что это трудно. Почти невозможно. Я сам себе не верю, но ты… ты, пожалуйста, верь мне совсем немного! – попросил он и мимолетно коснулся ладонью не руки Насты, как делал это прежде, а ее щеки.

Прежде чем Наста опомнилась, он, перекинув ноги через подоконник, свистнул еще раз. Аль повернулся на полусложенных крыльях – и вдруг оказался у самого дома, почти коснувшись стены лапами. В таком неудобном положении он не смог бы удержаться больше секунды, но Гамову хватило и этого. Он прыгнул в седло. Гиела под его тяжестью клюнула вниз, но тут же, раскинув крылья, набрала высоту. Пронеслась над Новой Голландией и быстро стала маленькой, почти неразличимой точкой.

– Улетел, – сказал Рузя и грустно посмотрел на асфальт, из которого не торчали ноги героического юноши, прекрасного во всех отношениях.

– Помоги мне отнести посуду на кухню! – попросила вдруг Ася.

Валиков радостно метнулся к посуде, но оказалось, что просьба обращена к Рузе. Рузя поплелся за Асей. Валикову же, рот которого скривился в обиде, Ася, смилостивившись, доверила нести ложечку.

– Слушай, Рузя! – сказала она, плотно закрывая за собой кухонную дверь. – Я понимаю, что не должна вмешиваться, но не отдавай Насту Гамову! Что ты вообще творишь? Она же влюбится в него, если уже не влюбилась!

– Я-то тут при чем? Меня что, спрашивают? – забухтел Рузя.

– Не знаю… Не могу понять, в чем дело и какое у тебя право, но… – Ася пошевелила указательным пальцем, точно трогая что-то висевшее в воздухе, – …не отдавай Насту Евгению. Он, может, и неплохой, но… не надо!

Рузя моргнул и сверху посмотрел на свой животик и ноги в полосатых носках.

– Он мне самому не нравится. Но какие у меня шансы? Вы же меня видите! – сказал Рузя беспомощно. – Просто повторять Насте, что Гамов ненадежный? Я буду повторять, но она, конечно, скажет, чтобы я отвалил, что она и без меня это знает. А потом что? Не драться же мне за нее!

– А вот именно: драться! Драться! – упрямо повторила Ася.

Валиков закивал, стоя рядом с поднятой ложечкой, как солдат с ружьем. Рузя отправился в комнату. Наевшийся Гастрафет спал в центре солнечного пятна. Наста смотрела в окно, где давно уже не было видно никакой гиелы, а лишь ехала по асфальту, выбрасывая струи прямо в канал, поливальная машина.

Глава девятнадцатая

Медведь и король

Она круглосуточно занята и вся растворена в любви и заботе. У нее нет времени думать о себе, потому что она думает о пегах, закладках, о всяких несчастных людях. Если взять структуру моей мысли и составить круговую диаграмму, то 80 % моих мыслей будут про меня, и только 20 % – обо всем остальном. У нее же мыслей про себя будет от силы пятая часть. Поэтому она счастлива почти всегда, пусть даже и чужим счастьем, а я счастлив лишь изредка. И кто после этого прав?

Из дневника невернувшегося шныра

Кольцо из одиннадцати пчел смыкалось вокруг трех неоштукатуренных кирпичей. Изредка то одна, то другая пчела выбегала вперед и начинала, кружась, шарить усиками. Остальные, не двигаясь, наблюдали за ее танцем.