Книга Этика банков. Уроки финансового кризиса. Учебное пособие - Петер Козловски

Консенсус, который стоял за непогрешимым взрывным дерегулированием, заключался в том, что рынки были признаны практически не допускающими ошибок, если они функционировали без государственного регулирования. Ошибочность этой позиции была характерна как для экономической теории, требующей соблюдения реалистичных функциональных условий для финансовых институтов, так и для стремления закрыть глаза на эту реальность. Это не было ошибочным политическим консенсусом, считает нынешний британский премьер-министр Гордон Браун[202]. Консенсус не конструирует истину, утверждают Юрген Хабермас и некоторые демократические политики. Рынки являются лучшим путем координации предложения и спроса экономических благ и услуг, но они далеки от формирования совершенной рациональности, безошибочности или истины, так как индивидуумы, создающие рынки, не безошибочны в своих экономических решениях. Стадный инстинкт, неблагоприятная селекция, «моральный террор» являются хорошо известными ограничителями рациональности поведения на рынке.

Вот пример католического понимания папской непогрешимости в сравнении с идеей непогрешимого рынка: ни благоразумие Папы Римского, ни консенсус католиков не могут обосновать требования к непогрешимости. Оно само по себе может достигаться в связи с высшим принципом, воплощающим человеческую рациональность и консенсус. В католическом контексте это принцип реальности Святого Духа, не поддающегося никаким человеческим ограничениям. Без восприятия высшего божественного принципа, гарантирующего непогрешимость подчиненного принципа, требование непогрешимости было бы необоснованным.

В связи с рынком такое обращение к принципу высшего порядка, придающему рынку совершенную рациональность и при этом оправдывающему существование совершенной рыночной рациональности, до 1980-х гг. никогда не требовалось. Вера в непогрешимость рынка не сделала рынок непогрешимым. Даже если все католики поверят в то, что папа непогрешим, это не гарантирует того, что это действительно так. Непогрешимость не может возникнуть из веры в нее. Даже если все банкиры поверят в то, что рынки, на которых они работают, непогрешимы, это не будет означать, что рынки такие и есть. Это доказывает лишь то, что все банкиры заинтересованы в том, чтобы убедить себя и прежде всего других в непогрешимости рынка. На основе конфликта их интересов к объективному содержанию данного тезиса сформировался значительный скепсис в отношении утверждения о совершенной рациональности рынка, исповедуемой в интересах игроков на финансовых рынках.

То, что рынок обеспечивает лучшие возможности экономической рациональности и координации по сравнению с централи – зованным планированием, является эмпирически подкрепленным тезисом окончания эпохи коммунизма, не отвергнутым кризисом финансовой сферы. Однако тезис о рынке как наилучшей форме координации не идентичен тезису о совершенной рациональности рынка и не оправдывает взрывную политику полного дерегулирования. Последний тезис является однозначным выражением идеологии рыночного якобинства. Рыночная экономика – это не революционный или якобинский, а эволюционный концепт.

При этом нет ничего удивительного в том, что немецкое правительство еще до кризиса требовало усиления регулирования финансовой сферы и в ходе кризиса, со своей стороны, сомневалось в необходимости спасения, вызванного взрывной политикой банкротств англо-американских банков[203], в виде чрезмерного форсирования государственной поддержки нуждавшихся в этом компаний, после того как их взрывная политика дерегулирования оказалась ошибочной. На критику профессора-экономиста Пола Кругмана из США в адрес немецкого министра финансов П. Штайнбрюкка в связи с тем, что он в недостаточной степени стимулировал потребление в Германии, последовал ответ[204], что в задачи (континентальных) европейцев не входит поддержка спасения американских компаний американским государством путем спасения американского государства странами континентальной Европы.

В то же время необходимо поставить вопрос о том, не слишком ли много делает немецкое правительство для спасения банков, не «переусердствует» и не вносит ли чрезмерный вклад в международный пакет мер помощи банкам по сравнению с американской кампанией помощи банкам. Согласно данным, приводимым Хансом-Вернером Зинном, доля США в пакете мер помощи банкам составляет 32,1 %, в то время как Германия с ее долей 14,0 % взяла на себя второй по величине пакет мер после США[205]. Что касается отношения к численности населения обеих стран, то доля немецкого пакета помощи составляет уже 43,61 % доли американского пакета помощи, при том что численность населения Германии, равная 82,310 млн, составляет только 27,57 % численности населения США, достигшей 298,444 млн человек. К тому же надо иметь в виду, что кризис начался в США и их банки затронуты кризисом в явно большей степени, т. е. доля Германии явно непропорциональна, скорее завышена, чем занижена. В связи с этим Кругман должен задаться вопросом, чем являются его претензии – научным обоснованием или не в последнюю очередь попыткой американских политических властей заставить Германию усилить свое участие в оказании помощи нуждающимся в ней американским банковским институтам в их несоразмерном субсидировании. Такая попытка была бы сомнительной и потому, что американские банки до кризиса зарабатывали больше прибылей, чем немецкие, которым они – и прежде всего немецким государственным земельным банкам – продавали обеспеченные долговые обязательства, а затем потребовали помощи.

Однако достоинство рынка как системы координат тоже не оправдывает политику регулирования финансовой сферы, которая в любой ситуации влияла бы на финансовые рынки. Эта политика не располагает людьми, которые все знают лучше, чем сотрудники финансовой сферы, работавшие до них, и могут оптимально осуществлять регулирование. Политики, даже канцлер Германии, не в состоянии одновременно хорошо управлять крупными компаниями и государством, а также федеральными землями. Регулирование оправданно лишь как та политика, которая основывается на предположении, что рынки, но не политические указания, являются основной формой экономической координации, однако при этом рынки в точно определенных ситуациях, и не только в них, а прежде всего в иррациональных или чрезвычайных, нуждаются в поддержке государства и в соответствии с принципом субсидиарности должны им точно так же восприниматься.