Книга Ледяная пустыня - Майте Карранса

Последнее путешествие

Мы отравились в путь рано утром, не дожидаясь окончательного ухудшения погоды. Я думала, что мы отбудем в гордом одиночестве, но у дверей школы опять собрались местные ребятишки. Они принесли для наших собак рыбы, а для меня пару хорошеньких варежек. Ребята долго махали нам вслед, пока не исчезли за горизонтом. Не без сожаления расставшись с чудесной детворой, я шла в полном молчании, обдумывая слова слепой прорицательницы и свое неожиданное превращение в мать Избранницы из Пророчества.

Погоняя собак, Гуннар время от времени странно на меня поглядывал. Может, переживал за меня? Или чего-то опасался? Или мучился мыслями, что же я, на самом деле, собой представляю?

Однако я ни о чем его не спрашивала. Как мы и договорились, я не доставала Гуннара расспросами, а он не лез в душу мне. На тот момент меня это устраивало в нем больше всего.

В первый день нашего путешествия и время от времени позже мы встречали охотников, возвращавшихся на зимовку в родные края. Чаще всего они просто провожали нас удивленными взглядами, но некоторые останавливались, пытаясь нас убедить, что мы сбились с пути и идем прямо на север. Смеясь, мы отвечали, что решили перезимовать на краю света.

Свой восемнадцатый день рождения я встретила в пути. Дул сильный ветер. Я прятала от него лицо, но он задувал прямо в мои хорошенькие варежки и морозил мне пальцы. Впрочем, я не жаловалась. Я была еще очень молода и страстно желала поскорей добраться до тех далеких краев, где нас Гуннаром и малышкой никто не сможет потревожить.

«Гуннар будет заботиться о нашей новорожденной дочери среди бескрайних белых равнин, и там с нами не случится ничего дурного».

Прекрасно помню, как вечером Гуннар преподнес мне замечательный подарок — рубиновые сережки, красные, как кровь или ягоды лесной земляники, сверкавшие ярким цветом. Я видела их в ларце с сокровищами, и тогда они мне так понравились, что, надев их, я долго вертелась перед зеркалом. До этого мне еще никто не дарил драгоценностей. Потом Гуннар попросил меня задуть восемнадцать свечей, задумав желание.

Я пожелала себе раз и навсегда избавиться от наследия своего несчастливого детства.

Потом Гуннар завязал мне глаза, взял за руку и сказал:

— Еще один сюрприз. Иди за мной, только осторожно.

Он помог мне надеть верхнюю одежду, открыл дверь хижины и вывел меня на улицу.

Там мы довольно долго чего-то ждали, и я уже начала терять терпение, но чтобы я не скучала и не замерзла, Гуннар мурлыкал мне на ухо веселую песенку и тормошил. Внезапно он сорвал с моих глаз повязку и воскликнул:

— С днем рождения!

Представшее перед моим взором зрелище было фантастически прекрасным: все небо расцветили сверкающие разноцветные огни.

— Это северное сияние?

— Да. Первое за предстоящую нам долгую зиму.

Забыв о холоде и снежной пустыне, мы замерли, в восторге глядя в небо. Никогда больше я не чувствовала себя такой счастливой.

Со временем я стала понимать, что погонявший упряжку Гуннар страдает от белого безмолвия. Он был серьезнее обычного. Его что-то тревожило, и он постоянно озирался по сторонам, не выпуская из рук заряженную винтовку, а вечерами ходил дозором вокруг крохотных деревянных хижин, в которых мы ночевали, часто вместе с другими охотниками.

Размер этих сколоченных из дерева домишек редко превышал четыре квадратных метра. Но там всегда были нары, на которых все ели и спали.

Устроившись рядом, Гуннар гладил меня по волосам и ровным мелодичным голосом рассказывал мне на сон грядущий очередную скандинавскую сагу. Он хорошо знал дорогу, и к ночи нам всегда удавалось добраться до очередной хижины, даже когда путь нам преграждали ледяные торосы или глубокий непроходимый снег.

Однажды утром сильный ветер не позволил нам тронуться в путь, и мы остались в доме вместе с двумя охотниками-инуитами, отцом и сыном, заготовившими на зиму немало тюленей. Я наловчилась кипятить чай и варить кофе на маленькой керосинке, и мы с Гуннаром угостили их горячим чаем. Пока мы его пили, на улице залаяли собаки.

Гуннар нахмурился, оделся, взял винтовку и вышел наружу. Там бушевала метель, его не было довольно долго, и я стала заметно нервничать. Поняв мое состояние, молодой охотник начал меня успокаивать:

— Это просто медведь.

— Какой медведь?!

— Белый, который идет по вашим следам.

Ах, вот оно что! Значит, это из-за него Гуннар постоянно озирается!

Так оно, наверняка, и было, потому что Гуннар вернулся в скверном расположении духа и долго ругал пугавших собак медведей. Потом он достал сушеную рыбу и принялся угощать ею охотников. В благодарность они решили попотчевать нас изысканным блюдом — сырой тюленьей печенкой. Я вежливо отказалась, но Гуннар велел мне принять угощение и постараться получить от него удовольствие.

В северных широтах чтобы выжить, человеку требуется немало сил, а рыба и сырое мясо очень питательны. Сырое мясо вызывало у меня глубокое отвращение, а при мысли, что нужно есть внутренности тюленя, меня чуть не стошнило.

Инуиты убеждали меня в том, что печенка почти свежая, а Гуннар безжалостно настаивал, чтобы я не оскорбляла охотников отказом. Вкусив омерзительно осклизлую и горькую на вкус печень, я утешилась мыслью, что более гадкой пищи на свете просто не существует и что впредь я смогу питаться чем угодно.

Покидая хижину с допотопными винтовками на плечах и старым транзистором в руках, инуиты оставили сушеной рыбы, муки и тюленьего жира для путников, которым суждено будет побывать здесь после них. Этот простой пример еще раз показал мне, что крыша над головой, немного еды и сухие спички в Арктике могут спасти человеку жизнь.

Наш путь становился все труднее и труднее. Расстояние между хижинами все увеличивалось, погода на глазах становилась все хуже, и по вечерам Гуннар казался очень взволнованным. Когда я спросила его, зачем он постоянно обходит место наших ночевок дозором, он ответил, что так положено, и упорно утверждал, что ничего не знает о преследующем нас медведе.

В пути каждый из нас делал свое дело. Путешествуя в Арктике, необходимо действовать слаженно. Если Гуннар говорил, что мы заночуем на снегу, я уже понимала, что до ужина мы еще час будем разбивать лагерь.

Достав палатку, мы старались как можно скорее ее поставить, потом забирались внутрь, готовили еду, снимали с себя намокшую одежду, сушили обувь и варежки, мыли посуду, сортировали вещи и на скорую руку приводили себя в порядок.

Я почти не тосковала по удобствам цивилизованного мира. Наше бегство в никуда успокаивало меня, позволяя забыть о прошлом. Я была влюблена, бежала от Баалаты и омниор и думала только о том, как защитить свою еще не родившуюся дочь. Остальное волновало меня мало.