Книга Война роз. Право крови - Конн Иггульден

– Скажите тому человеку, что я иду, – велел Ричард своим подопечным.

Усылая их, он легонько толкнул к выходу младшенького брата Эдуарда и рассеянным шлепком спровадил следом Перси. Было видно, как весть, словно сама собой, проникает, разлетается по залу, где сидят гости. Что с этим поделать? Ничего, кроме как задержать их в том самом зале.

– Милорды, мессиры! – возгласил Уорик бравым голосом.

В упавшей тишине все дружно обернулись к нему – одни с нескрываемым подозрением, другие с якобы нейтральным интересом.

– К сожалению, я вызван по одному неотложному делу, – продолжил граф. – Мне необходимо явиться к Его Величеству королю Эдуарду – на час, а может, и того меньше.

Уорик щелчком пальцев подозвал трех слуг и, скороговоркой раздав приказания, снова возвысил голос:

– Милости прошу продолжать наслаждаться этим отменным кларетом и мясными закусками. Их подадут еще, так что ни в чем себе не отказывайте. Эти слуги воспользуются честью показать вам зал, где заседает наш парламент, и вообще прогуляться, а может, и спуститься к реке…

На этом словоохотливость Ричарда иссякла, и, ограничившись поклоном посланнику Лалонду, он заспешил на выход; у дверей предусмотрительно велел начальнику стражи никого не выпускать. Уже в отдалении у него за спиной послышался яростный спор, гулко разлетающийся под сводами: французские слуги обнаружили, что их не отпускают следом за англичанином.

* * *

Конь Уорика был все еще в убранстве, в которое конюшие обрядили его для встречи французов: красно-золотое оголовье до самой шеи, из-под которого видны только глаза. Но животному этот наряд явно не нравился, и оно строптивилось, фыркая и раздраженно встряхивая головой. Граф на это дал коню шпоры и погнал его галопом вдоль прибрежной дороги к городу. Конь летел, взбрасывая комья глины вперемешку с навозом и отпугивая с дороги детей с матерями, так что вслед Уорику неслись или возмущенные возгласы, или радостное улюлюканье. К каменному мосту через Флит[45] и воротам Ладгейт[46] он подлетел, уже с ног до головы заляпанный грязью. Отрадно было видеть, что отряд охотников брата еще не вошел в город и непринужденно дожидается на въезде.

Уже на расстоянии узнавался темный плащ, который Джон носил поверх серебристых доспехов. В посадке и развороте плеч брата читалась безошибочная гордость. А рядом, на расстоянии вытянутой руки, виднелась субтильная поникшая фигура.

Сбавив ход коня на подъезде до резвого шага, Уорик подъехал к отряду. Перед ним, старшим, бывалые рубаки Джона Невилла расступились. Репутация у них заслуженная, но если они своими орлиными взорами думают заставить его струхнуть, то тут просчет: он птица более высокого полета и на равных общается только с королем.

То, что с Генрихом не церемонились, было видно сразу: ноги короля привязаны к стременам, кожаное седло темное от мочи. Пленник слегка покачивался, глаза его были мутными, угасшими. Лошадь короля держал за узду один из ратников, хотя было видно, что бедняга совершенно не собирается никуда бежать. Худой, запущенный, осунувшийся, он едва сознавал себя.

Такого и ненавидеть сложно. В известном смысле слабость Генриха привела к гибели Уорикова отца. Однако крови мщения, глухо и черно вскипающей в жилах, Ричард в себе не чувствовал: все откипело, улеглось за годы после Таутона. Если разобраться, то король пострадал не меньше других – иное дело, сознает ли он вообще свои страдания? Уорик вздохнул, чувствуя опустошенность. Брат Джон наверняка ждет похвалы, но радости в душе что-то нет. Генрих был по-своему безвинный, блаженный. И в поимке такого человека удовольствия мало, пусть он даже само воплощение дела Ланкастеров.

– Передай его мне под стражу, брат, – обратился Уорик к Джону. – От меня ему не сбежать. Я отвезу его в Тауэр.

К его удивлению, Джон Невилл нахмурился и тряхнул поводьями, заставив коня под собой заржать и переступить копытами назад и вперед.

– Он мой пленник, Ричард. Не твой. Ты, видно, хотел бы забрать хвалу, что причитается мне? – спросил он и при виде гневливого румянца на щеках Ричарда продолжил: – Ты за ним не охотился, не преследовал по болотам и пустошам. А я подкупал и десятками выслушивал всякую голь и рвань, всяких посконных простолюдинов, которые за сведения о нем получали свои пенни. Иуды. Так что он мой. Памятью нашего отца.

Младшего брата сейчас окружали десятки бывалых рубак, и требовать выдачи Генриха под угрозой силы было бессмысленно, если не сказать опасно. Но что жалило Уорика больнее всего, так это неблагодарность и подозрение в низменном, замешанном на корысти плутовстве. Он, Ричард Уорик, как никто другой добивался – и добился! – того, чтобы его младший брат Джон Невилл из рядов рыцарства перешел в знать. Именно ему брат обязан своими имениями и титулами. Уорик полагал, что тот понимает и ценит это. И тут вдруг младший Невилл ведет себя так, будто никаких долгов между ними нет. И тем не менее Генриха из его хватки не вырвать, во всяком случае, при такой стае вооруженных бригандов вокруг.

– Брат, я не давлю на тебя своим старшинством по титулу… – начал Ричард.

– Еще б ты давил! – возмутился Джон. – Ты что, герцог? А я-то думал, мы пока еще графы, ты и я! Брат, я не ожидал увидеть в тебе такую спесь. А первым я тебя позвал потому, что это дело Невиллов, а…

– …а во главе дома и клана Невиллов стою как раз я, – сказал, как припечатал, Уорик. – Как до меня наш отец. И именно я попросил, чтобы тебя сделали графом Нортумберлендским, когда король Эдуард спросил, чем он может вознаградить мою семью. И не испытывай на этом мою добрую волю, Джон. Я не ищу себе прибытка или славы, но это я доставлю Генриха в Тауэр, точно так же как четырнадцатилетнего наследника Перси, который томится в каземате, в то время как ты роскошествуешь на принадлежавших ему землях.

Время открыть, что тому парнишке он дал другое имя и взял его к себе в услужение, по всей видимости, еще не настало. Уорик, когда действительно припекало, не чурался манипулировать своим братом. Как и в случае с королем Эдуардом, если окружающие не прозревают пути, который для них же лучше, то твоя задача – согнуть их под твою волю тем или иным способом. Не важно, лестью, силой или уговорами; важно лишь, чтобы они двинулись этим путем.

Граф сэр Джон Невилл, видя, что у старшего брата на скулах играют желваки, воззрился на него в отчаянии. О, как он восторгался Уориком в детстве, когда ни один из них еще и знать не знал, что такое имения и титулы! Ну а в молодые годы Джон не на шутку воззавидовал тому, как грандиозно старший брат выиграл от женитьбы. Одним ловким движением Ричард Невилл заполучил именитость и земли, достаточные, чтобы восседать за самыми знатными столами в Англии. Именно с той поры Уорик и заделался близким компаньоном отца и важнейшим сторонником Йорка, задав курс в войне за престол. А он, Джон Невилл, был все это время обыкновенным рыцарем и даже не членом престижного ордена вроде Подвязки. Смерть отца сделала его лордом Монтегю, а Таутон и щедрость короля – графом. На его глазах брат Ричард сросся со своими титулами, нося на себе сень власти, словно удобный старый плащ. Даже сейчас, в окружении людей Джона, Уорик устрашал своей уверенностью.