Книга Взлетная полоса - Александр Беляев

– О чем ты хотел поговорить? – спросила она.

– Я уже объяснял, совет мне твой нужен. О своих делах хотел поговорить. Да и не только о делах, – ответил Сергей.

– Я слушаю.

– Не место здесь…

– Хорошо, расскажешь по дороге, – решила Юля.

– Тоже не очень удобно…

– Ничего. Я пойму. Надеюсь, ты меня проводишь?

– Конечно.

– Вот и хорошо. И пойдем танцевать.

Они не пропустили ни одного танца. Но хорошее настроение так к Сергею и не вернулось. Юля скоро заметила это.

– Ты как вареный, – сказала она.

Сергей молча кивнул.

– Тогда пойдем. Нам необязательно быть тут до конца.

– Я давно намекал тебе на это.

– Но и я тебе говорила, уйти раньше всех я тоже не могла.

Они от души поблагодарили хозяев за хороший прием и вышли из кафе на улицу. Уже стемнело, и повсюду зажглись огни. Ночь принесла прохладу. Сергей сразу же почувствовал облегчение, словно освободился от чего-то непосильного, тяжело давившего на плечи, мешавшего спокойно дышать. И даже удивился этому, так как усталости физической до этого не замечал. Но потом понял, что облегчение наступило душевное, хотя и это тоже казалось странным, ибо утром он даже обрадовался, получив на званый семейный ужин к Зарубе приглашение. Что же, в таком случае, произошло? Ведь весь день он провел исключительно в кругу друзей и своих коллег. За столом тоже было весело. А он с трудом дотянул до той минуты, когда в конце концов распрощался с гостеприимными супругами…

Они шагали с Юлей совсем близко друг от друга. Он держал ее за руку чуть выше локтя, жадно впитывая исходящее от нее тепло и думал о том, что как это ни странно, но именно друзья, эти очень славные и милые люди, тяготили его все это время. Он слушал их, говорил с ними, смотрел на них, а хотел и ждал только одного – остаться скорее наедине с Юлей. И когда остался, всякое оцепенение сразу прошло. Но не прошла обида, десять, двадцать, сто постепенно накопившихся за эти годы цепких и колючих, как усы овсюка, маленьких обид за постоянные отказы на все или почти на все его предложения и просьбы. И хотя ему было очень приятно вот так неторопливо идти сейчас вместе с Юлей по освещенному ночному проспекту, говорить с ней о своих делах ему вдруг в первый раз решительно расхотелось.

Юля со свойственной ей проникновенностью, очевидно, тоже почувствовала это, потому что, так же как и он, шла молча, ни о чем больше его не расспрашивала, ничего ему не говорила, но, поравнявшись с небольшим, заросшим кустами сирени сквериком, все же не выдержала и сказала:

– И все же ты обиделся…

Сергей неопределенно пожал плечами.

– Тогда чем же ты недоволен? – продолжала допытываться Юля.

– Собой, – ответил Сергей первое, что пришло на ум.

– Собой? Что же у нас не так?

– А что так?

– Ну, хотя бы у нас прекрасный характер. Мы многое умеем, – начала перечислять Юля.

– Например? – прервал ее Сергей.

– Умеем добиваться своего.

– Чего же, в таком случае, я добился?

– Ты?

– Да, я. Майор Кольцов Сергей Дмитриевич. Тридцати трех лет от роду. Холостой. Ни офицер, ни ученый. Ни теоретик, ни практик. Ни богу свечка ни черту кочерга, – словно прорвало Сергея.

Юля снисходительно улыбнулась, словно разговаривала с ребенком.

– Спроси лучше, чего ты не добился. И то пока.

– Этого мне спрашивать не надо. Это я знаю лучше всех сам. Я начинал сто дел и ни одного не закончил так, как хотел. Ни одного! А Ландау, кстати сказать, в мои годы уже разработал теорию сверхтекучести гелия. А Резерфорд создал целую отрасль науки о радиоактивном распаде. А Ферми! Да он свою количественную теорию бета-распада обосновал уже в тридцать два года. А Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие научные открытия, которые мне и не снились.

– В тридцать три! – усмехнулась Юля. – Да Эварист Галуа в двадцать один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще в девятнадцать. И стал известен на весь мир!

– Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над результатами собственной работы.

Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез.

– Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и половины того, что сделал ты, – успокаивающе проговорила она.

– А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше!

Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами.

– И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы были у каждого свои, а я уверен – каждый из них в свое время не побоялся переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А мы-то как раз этого и боимся.

– Это ты-то боишься? – с любопытством взглянула Юля на Сергея.

– Наверно.

– В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам не знаешь, чего хочешь.

– Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно.

– Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, – уже серьезно сказала Юля.

Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, вернее, продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям.

– Почему ты все же не поехала ко мне?

– Приеду в следующий раз, – спокойно сказала она.

– Когда это будет?

– Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время.

– Я уже не верю тебе.

– Напрасно.

– Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с мышкой.

– Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять.

– Чего именно? Того, что ты замужем?

– Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже выбранного мною пути? Заладил одно: «Идем ко мне! Идем ко мне!»

– Юленька, я насовсем тебя зову. Ты мне на всю жизнь нужна. Больше света нужна.

– Для этого любить надо. Очень любить.