Книга Россия в большой игре. На руинах потсдамского мира - Михаил Делягин

Все развитые страны на этапе зрелости финансовых систем, соответствующих нашему нынешнему, разграничивали эти деньги. Тех, кто не разграничивал – у них просто не было шанса стать развитыми. Глазьев четко фиксирует, что нужно ограничить спекуляции.

Свободные деньги есть только у спекулянтов, поэтому инструменты пропаганды в руках спекулянтов, включая медиа. Они все начинают визжать благим матом, но это естественно и понятно. Нашим спекулянтам и глобальным спекулянтам это не нравится, но когда ваши интересы принципиально противоречат интересам выживания вашей страны – это ваши проблемы. Глазьев фиксирует, когда мы ограничим спекуляции, после этого только можно начать целевое финансирование экономики. Есть деньги у Банка России, есть деньги у бюджета. Их может не хватить на модернизацию, потому что еще и заначку надо иметь, по-честному. Мы говорим, что 370 миллиардов долларов, которые есть у Банка России – это избыточные. Нам сейчас необходимо минимум 193 миллиарда долларов на обеспечение валютной стабильности. Если у нас будет 192 миллиарда долларов, то глобальные спекулянты нас съедят и валютное регулирование нам, скорее всего, не поможет. Значит, у нас есть 370 миллиардов у Банка России. Небольшие деньги, потому что валютные накопления бюджета входят в эти международные резервы. Есть и у федерального бюджета, но этих денег может не хватить, деньги могут пойти на что-то еще. В этом случае возможна кредитная эмиссия.

Чем государство отличается от семьи принципиально? Не тем, что в семье друг друга любят, в отличие от государства. Отличается тем, что государство может имитировать деньги по потребности. Более того, государство обязано имитировать деньги по потребности. Если я в семье начну имитировать деньги по потребности, меня завтра либо посадят, либо мы станем нищими бомжами. Государство – машинка, которая имитирует деньги по потребностям экономики, это его функция. Не в той сумме, которую уважаемые западные друзья позволят заработать. Ничего подобного. Если я даю деньги на проект, который реализуется и приносит прибыль, эти деньги не инфляционные. Естественно, есть монополист – это трение. Есть коррупция – это трение. Глупость менеджмента, извините, это тоже трение. Эти все трения ведут к снижению эффективности, несовершенства инфляции из-за этого возникают. Но в целом машинка не инфляционная. Если вы, конечно, делаете инфраструктуру, которая нужна стране, а не ту, что ей не нужна. Эти действия приведут к росту монетизации. Не как к цели, а как к следствию. Когда мы оцениваем уровень монетизации экономики, мы смотрим на градусник. У нас сейчас за 40 градусов, у нас монетизация очень низкая. Но лечить больного встряхиванием градусника бессмысленно. Точно так же лечить низкую инфляцию вливанием денег просто так – это нелепость и даже хуже. Нужно провести структурные преобразования, о которых пишет Глазьев, и которые замалчивают уважаемые либералы просто потому, что его программа начинается с ограничений в спекуляции, а это противоречит их интересам.

В.К.: В этой программе, мне кажется, есть одно не совсем понятное место. Сейчас выходят данные о том, что уровень жизни в России падает. По последним данным «Credit Suisse» мы упали по уровню долларовых доходов к 2005 году, если говорить о средней заработной плате. Другие данные – это колоссальный, стремительный рост займов микрокредитов зарплат. Сейчас насчитывается почти 3,3 миллиона должников микрокредитов организаций, которые платят бешеные проценты. Это все свидетельство того, что, наверное, у людей становится значительно меньше денег. Промышленность простимулирована, а кто купит все товары, которые она произведет?

М.Д.: Давайте не будем путать причину со следствием. То, что люди бедны – это не причина. Это следствие абсолютного произвола спекулянтов. Что делает спекулянт? Он приходит в экономику, перераспределяет деньги, он от них забирает и себе берет. В этом смысл спекуляции, монопольного повышения цен. Люди бедны, потому что их грабят разными способами, в том числе спекуляциями. Ограничение финансовых спекуляций автоматически повышает спрос, потому что людей перестают грабить, у них остается больше денег. Разумеется, есть локальные меры, типа микрокредитования.

Слушайте, в начале 30-х годов в дикое время, я не буду говорить про нашу замечательную историю с коллективизацией и вымиранием людей, но в США по минимальным оценкам в «Великую депрессию» умерли от голода полтора миллиона человек. У Рузвельта был инструмент, представители на местах, целый институт. Они приходили к фермерам, если фермер хотел работать, а у него было непосильное кредитное бремя, его долг реструктурировали. Если проценты были слишком высокие, то их снижали до среднего уровня. Что нам мешает?

Я понимаю, конечно, мы все глубоко скорбим, что ипотека 12 % на 25 лет – это кабала. Мы все любим рассказывать анекдот, я не уверен, что это анекдот, про серийного маньяка, которому суд заменил смертную казнь ипотекой на 25 лет, и вся мировая общественность дико возмутилась этой бессмысленной жестокостью. Но в микрокредитных организациях проценты доходят до тысяч годовых. Что мешает государству сказать, друзья – это бандитский бизнес, криминальный. И то, что наши законы разрешают криминальный бизнес – это проблема наших законов.

Легко сказать: модернизируйте инфраструктуру. А что это значит? Это значит, что надо ограничить произвол монополии, иначе все будет как с «доступным» жильем господина Медведева, которым он до сих пор гордится. Когда вы в монопольную сферу вливаете деньги, она не увеличивает предложение, она увеличивает цены, потому что это монополия. Нужно ограничить коррупцию, чтобы модернизация России не обернулась модернизацией дачных поселков в Швейцарии. Нужно ввести разумный протекционизм хотя бы на европейском уровне, а лучше на уровне Китая, потому что мы умудрились присоединиться к ВТО с уровнем тарифной защиты ниже, чем в Китае, не говоря уже об институциональной защите. Для того, чтобы деньги, которые направлены на модернизацию инфраструктуры, пришли к нашим производителям, чтобы они шли в Россию, а не в Китай, не в Германию. Думаю, по отдельным направлениям будет сильно жестче. Если нам придется выходить из ВТО – Господь с ним. Не Россия для ВТО, а ВТО для России. И пусть мне кто-нибудь расскажет, зачем мы туда вступали, кроме желания отдельных либеральных реформаторов разрушить Таможенный союз.

В.К.: Россия продолжает покупать американские долговые бумаги…

М.Д.: Знаете, Россия много чего продолжает делать. На самом деле, это не есть элемент политики, это элемент бухгалтерского учета. Посмотрите, если для вас принципиально недопустимо развитие России, потому что вы либерал, вы обслуживаете интересы глобального бизнеса, и деньги, которые направлены на развитие России, не украдены и не выведены из страны, и поэтому не стали финансовым ресурсом глобального бизнеса, это значит, что деньги украдены у глобального бизнеса. Когда вы даете деньги на социальное развитие, вы воруете деньги у своих хозяев, вы, либералы.

Почему Гайдар на любую идею, на любой вопрос, любую проблему отвечал, что нужно сократить государственные расходы, в первую очередь социалку. Почему? Потому что социальные расходы, с точки зрения либералов – это деньги, украденные у хозяев. Их нужно отобрать и вернуть хозяевам, можно в виде коррупции, а можно не отбирать, а вернуть, покупая ценные бумаги. Но коррупция – значительно более приятный способ. Это вопрос выбора. Если вы тратите деньги на развитие – это еще хуже. Вы не просто их воруете. Вы создаете угрозу, поэтому развития быть не может. Развития быть не может, но нефтедоллары-то с неба сыплются. Они в бюджете аккумулируются, не все удается украсть: куда девать эти деньги?