Книга На льду - Камилла Гребе

Я думаю – правда ли то, что Ханне теряет память? Но зачем бы ей было лгать о таких серьезных вещах? Мне ее очень жалко. Я вспоминаю ее худое тело в кровати, веснушки на голых плечах, залитые утренним солнцем. Вспоминаю, с каким жаром она отдавалась мне в ту ночь и ее громкий заливистый смех, когда мы потом лежали рядом на узкой кровати и болтали. Вспоминаю ее легкий храп ночью, он напоминал мне звук, с которым лодка покачивается на спокойной воде. Звук, приносящий мне умиротворение.

Только Ханне я могу открыться. Только она видит меня таким, какой я есть на самом деле, – слабым, ранимым и чувствительным. С ней мне легко и комфортно. И кто сказал, что прошлого не вернуть? Кто решил, что мы не можем быть вместе?

Жизнь состоит из утрат, говорила мама, куря в вытяжку. Сначала мы теряем детскую невинность, потом любимых людей, потом здоровье и силу, а напоследок – жизнь. Как всегда, мама была права.

В девять звонит Манфред. В голосе слышны волнение и решимость. Я хорошо его знаю, чтобы сразу понять, что он что-то выяснил.

– Ты в офисе?

– Да, а что? Я уже думал уходить…

– Бергдаль говорил с подружкой Ангелики Веннерлинд.

Я смотрю на доску, где фото Ангелики висит рядом с фото Эммы Буман.

– И?

– Ни за что не догадаешься, что она сообщила. Она сейчас едет в офис с одним из наших коллег. Мы можем встретиться с ней через двадцать минут.

Анни Бертранд – невысокая блондинка в спортивной одежде. Видимо, ее привезли прямо из спортзала. Мы разговариваем с ней в маленькой комнате для допросов на первом этаже, где пахнет чистящим средством.

Манфред купил хороший кофе и булочки с шафраном в круглосуточном магазине, но девушка вежливо отказывается, сообщая, что не ест хлеб.

Сейчас это модно – не есть глютен, сахар и молоко. Санчес тоже перестала есть выпечку. Утверждает, что толстеет от одного вида булочек.

– Спасибо, что согласились прийти, – благодарит Манфред. – Мы обычно не вызываем людей в такое время, но расследование убийства в доме Йеспера Орре вошло в критическую фазу, и мы не хотим терять времени. Не могли бы вы рассказать, откуда вы знаете Ангелику Веннерлинд?

– Мы дружим со школьных времен. Вместе учились в гимназии в Бромме. Тогда мы все свободное время проводили вместе, а сейчас видимся раз в месяц. Она по-прежнему живет в Бромме, работает в детском саду, а я переехала в центр. И к тому же у нее есть Вильма, так что ей редко удается вырваться.

– Вильма – это ее дочь? – уточняет Манфред.

– Да, милейшая девочка. И очень энергичная. Ей пять лет.

– А с отцом Вильмы они разошлись?

– Он американец. Живет в Нью-Йорке. Вильма появилась на свет случайно, если так можно выразиться. У Ангелики с Крисом был курортный роман, по-настоящему они никогда не встречались. Но, узнав о беременности, Ангелика решила оставить ребенка. Она обожает детей.

Манфред делает пометку в блокноте.

– Можете рассказать о новом бойфренде Ангелики?

Анни Бертанд кивает и отпивает кофе.

– Они держали свой роман в тайне. Только я знала, что Ангелика встречается с Йеспером Орре. Судя по всему, у них все было серьезно. Она даже познакомила его с Вильмой. Но они не хотели афишировать свои отношения, потому что журналисты преследовали Йеспера. Даже своим родителям Ангелика ничего не рассказывала. В газетах его выставляли как последнего негодяя, писали, что он меняет девушек как перчатки. Ангелике было неприятно видеть его лицо на первых полосах газет. Но они были счастливы вместе. По крайней мере так она говорила. Йеспер сказал Ангелике, что он впервые в жизни влюблен, что хочет жить с ней вместе, начать все с чистого листа. Он даже хотел уволиться. Говорил, что работа для него сплошной стресс. На этой неделе они планировали уехать в отпуск и сняли домик, но Ангелика не говорила где. Сказала только, что они хотят побыть наедине вдалеке от всех.

Манфред смотрит на меня и закрывает блокнот.

Эмма

Восемью днями ранее

Я сметаю волосы в совок и плачу навзрыд. Это слезы не сожаления, а освобождения. В глубине души я рада, что смогла измениться. Всю жизнь я мечтала о том, чтобы стать сильной. И сейчас, сделав этот решающий шаг, взяв свою судьбу в свои руки, я испытываю радость и грусть одновременно и думаю о куколке в стеклянной банке, которая превратилась в бабочку.

Я спрашивала папу, почему гусеница не хочет оставаться гусеницей, и он ответил, что у нее нет выбора. Превратиться в бабочку или умереть – такова ее природа. Так же и со мной. Только новая жизнь, только перерождение. Я больше не Эмма, я другой человек. Я не жертва, я сильная личность, способная постоять за себя и отомстить тем, кто меня предал. Моя жизнь в моих руках.

Я выбрасываю волосы в мусорное ведро, вытаскиваю стопку счетов из банки и кладу в раковину. Спички в нижнем ящике. После недолгой заминки я чиркаю спичкой и подношу к счетам. Пламя вспыхивает мгновенно. Еще секунда – и вся раковина опасно пылает. Но столь же стремительно пламя гаснет, и все, что остается от моих долгов, – это зола и обугленные фрагменты бумаги, напоминающие черные лепестки цветов.

В ванной жарко и влажно. Я рисую на глазах жирные черные стрелки и разглядываю свое новое лицо в зеркале.

Эммы больше нет. Она умерла или сбежала, устав вечно быть жертвой. Девушка в зеркале совсем другой человек. Это даже забавно. Ведь именно Йеспер сделал меня такой. Его предательство вынудило меня измениться. Я была гусеницей, а он – моей природой.

И вот я стою здесь.

Я собираю рюкзак. Только самое необходимое. Шерстяной комбинезон, теплые вязаные носки, которые тетя Агнета подарила мне в последнее Рождество перед смертью, папин бинокль, большой нож с кривой ручкой, доставшийся папе от дедушки-моряка.

Я нажимаю кнопку «прочитать сообщения» на автоответчике. Сообщение только одно. От полиции. Они хотят пригласить меня на беседу по поводу обручального кольца. Слово «беседа» звучит издевательски, потому что они вовсе не собираются беседовать со мной на приятные темы вроде отпуска или ситуации с жильем в городе. Почему сразу не сказать «допрос»?

Превратиться или умереть.

Я иду к кухонному окну, открываю его и смотрю вниз. В кухню врывается ледяной ветер со снегом. Снежинки опускаются мне на кожу и тут же тают. Где-то там внизу пропал Сигге. Я так его и не нашла. Я беру мобильный, вытягиваю руку в окно и разжимаю пальцы. Через секунду снизу раздается хлопок. Телефон мне больше не нужен.

– …Какого типа спальный мешок? Рассчитанный на какую температуру?

Внезапно я теряюсь и не знаю, что мне ответить. Не могу же я сказать правду. Продавщица странно смотрит на меня, но, может, все дело в моей стрижке или экстремальном макияже? Или мне это только кажется? Половина населения Швеции выглядит не лучше. Она просто делает свою работу.