Книга Остатки былой роскоши - Лариса Соболева

Он вышел из дома, открыл гараж, залез в «Фольксваген» и решительно направился к зданию администрации, намереваясь дать бой всем, кто станет на его пути. Главное – напор. Напор и наглость. Затыкать пасти, не давать говорить. Это действенный способ, людишки теряются, а рабская суть с незапамятных времен заставляет их пригибать шею. И Ежов наденет на них ярмо, он всех подавит, продолжал он уговаривать себя.

Опытный автомобилист краем глаза замечает окружающие предметы. Ежов имел огромный опыт вождения, ехал на автопилоте, только занятый тревожными мыслями. Поэтому сразу заметил большие плакаты, наклеенные на стены домов. Остановившись на светофоре, нервически огляделся и...

Зина приготовила мужу и дочери завтрак, плавала по квартире в роскошном розовом пеньюаре, шутила. О, Зина мастер загонять тревоги на дно души. Она хотела поскорее выпроводить мужа на работу, а дочь в институт и обдумать в спокойной обстановке дальнейшую тактику. Муж почти не разговаривал с ней, хмурился. Наверняка это из-за газет, попавших ему в руки. Но требовать объяснений, как вчера, он не стал. В их семье существует закон: не выяснять отношений при дочери. Наконец за домочадцами захлопнулась дверь. Зина мигом поменялась в лице, кинулась в спальню переодеваться. Выбирая вещи, бросала их на кровать и разговаривала вслух:

– Господи, помоги мне пережить этот кошмар. Вчера я поступила глупо, надо было отдать мальчишку Рощину. Но ведь он не успокоится, я знаю. Нет, мальчик – это гарантия, что Рощин меня не тронет...

В прихожей хлопнула дверь, Зина выплыла из спальни посмотреть, кто вернулся – дочь или муж. Оказалось, муж.

– Ты что-нибудь забыл, дорогой? – спросила она, мило улыбнувшись, и осеклась. – Что случилось? На тебе лица нет.

Ни слова не говоря, муж запустил пальцы в ее волосы и потащил к дверям. Это был такой позор, такое унижение, а главное – за что он с ней так? Напрасно Зиночка умоляла отпустить ее, не позориться перед соседями, муж был непреклонен. А на работу и в школу спешили люди, выходили из подъездов и останавливались, глядя на мать города, которую, как тряпку, волок муж.

Четыре дома образуют двор, из четырех домов собрались зрители, стояли толпой. Муж подтащил жену к стене противоположного дома и толкнул к ней. Подняв глаза на стену, Зина отшатнулась. Нет, передать невозможно, что она почувствовала.

На стене висел плакат – копия фотографии с изображением Ежова и Зиночки во время интимных отношений в музее. Даже ножка дивана, на котором сиживал царь, подломленная ножка, хорошо была видна. Зина стоит на четвереньках, юбка сбилась на поясе, так что голый зад, большой и круглый, оказался в центре плаката. Ежов на коленях со спущенными брюками... и ракурс выбран удачно... Зине стало плохо, потемнело в глазах, в ушах неистово шумела кровь. Она повернулась, и та же кровь закипела в жилах. Вокруг толпа! Рассеянная по двору толпа. И все, все глазеют на плакат, опускают глаза на нее, Зину, и снова поднимают их на плакат. Среди оживленной публики она разглядела такое разъяренное лицо мужа, какого никогда не доводилось ей видеть. Вот тут-то и перехватило горло, будто накинули на шею шнур и затягивали все туже и туже. А неподалеку дочь. Она осуждает? Нет, поняла Зина, ненавидит свою мать. На ресницах девочки трепещут слезы, на щеках алеет стыд...

– Это монтаж... ты же знаешь, мои враги... – едва-едва произнесла Зина, отчаянно умоляя взглядом простить ее.

Он не поверил. Две пощечины оставили красные пятерни на розовых щечках Зиночки. Влепил он пощечины от души, при всех и ушел с дочерью в дом, а ведь девочке в институт надо бежать. Несколько минут Зиночка не в состоянии была сделать хоть какое-либо движение, не смела поднять глаз на толпу, которая ловила каждый ее вдох, не расходясь. Зина не глядя видела плакат над головой, свой голый зад, Ежова, пристроившегося сзади, похоть в его глазах. Невыносимо стало находиться здесь. Зиночка поплелась домой, наступая на полы пеньюара, под обстрелом взглядов ликующей толпы. Она чувствовала, что толпа ликовала, хотя никто не издал ни единого звука. Как ей хотелось укрыться ото всех! Но дверь квартиры оказалась заперта. Она звонила, стучала, мечтая спрятаться от соседей, которые спускались вниз и поднимались вверх по лестнице. Что они в ней высматривали? Зачем так долго изучали ее? А она, Зина Туркина, стояла под собственной дверью в розовом пеньюаре, как побитая собака-дворняжка.

Дверь открылась. Муж выбросил два чемодана и сумочку.

– Остальное, – сказал, – я привезу, куда скажешь.

И снова дверь захлопнулась. Звонить бесполезно, Зина поняла. Это катастрофа. Ее впервые мучил стыд. Непереносимый, выжигающий нутро стыд, про который иногда говорят, что он не дым, глаза не выест. Он выедал и глаза, и сердце, и легкие, потому что становилось все тяжелее дышать.

Зина пошарила в сумочке, отыскала ключи от машины. Вот теперь она знала, что делать. Оставив чемоданы на лестничной клетке, прямиком направилась в гараж. Ехала по городу, где на стенах домов висели такие же плакаты, на которых были она и Ежов. Рощин постарался, расклеил плакаты по всему городу. Зина разрыдалась, слезы, злые слезы текли ручьями по не столь давно пухлым щекам, так привлекавшим мужчин.

Ежов метнулся к стене, принялся срывать мерзость.

– Смотрите, Ежов! Вот это номер! – Кто-то остановился, узнав его.

Валентин Захарович оглянулся, увидел расплывшиеся в улыбках, злорадствующие и осуждающие лица. Пожилая женщина плюнула в него, но плевок не долетел. И вдруг – о боже! – увидел напротив, через проезжую дорогу, такой же плакат. Ежов бессознательно побежал к нему, лавируя между автомобилями, и внезапно словно оказался под водой – ему не хватало воздуха. Сделав еще шаг, развязывая на ходу галстук, остановился... В этот момент краем глаза он заметил тормозивший легковой автомобиль, летевший прямо на него. Он хотел увильнуть, реакция у Валентина Захаровича отличная, да не послушались ноги, потерявшие упругость и силу. А тут еще и боль в голове раскалывала череп. В следующую секунду он отлетел от удара в сторону и упал к ногам людей, которых называл электоратом. Некто сердобольный закричал, что надо вызвать «Скорую», но кричал так далеко, что Ежов плохо слышал, а потом вовсе перестал слышать и чувствовать.

– Значит, здесь она прячет Кима, – высказал предположение Рощин, когда подъезжали к станции юннатов, преследуя Зиночку. – Что ж, это в ее духе. Наверняка хитрая Зина обманула ребенка, его не держат здесь в подвале, он свободно гуляет.

Станция юннатов обширна по площади, на ней легко затеряться. Здесь размещены огромные теплицы, грядки, плодовый сад, одноэтажные домики, оборудованные под базу отдыха, а расположена она на окраине города. Станция рентабельная, потому что зимой здесь выращивают помидоры и огурцы на продажу, к весне готовят рассаду для многочисленных дачников, продают саженцы плодовых деревьев. В общем, работники станции при деле, за труды получают гроши, но все же получают.

– Ты прав, – сказал Степа, – станцию обслуживает много людей, сделать из мальчика узника невозможно. Да и кто на это пойдет? Она наверняка прибегла к обману. Хорошо бы нам попасть туда раньше Туркиной. Эх, черт, заметила нас.