Книга Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

– За любовь? – повторил он.

Ксения молчала.

– Порушенную?

– Да! – с вызовом ответила она и, не дожидаясь, выпила первой все содержимое фужера.

– Ну вот, заговорила, – выпил свое и Порохов. – А теперь собирайся.

– Назад повезешь?

– Увидишь, – зло ответил он и шагнул к двери, но на пороге обернулся. – Десять минут тебе. На все. Жду у подъезда.

Она не спрашивала больше ничего, он вышел, она принялась одеваться.

Там, на даче, когда подъехали, у Хамзи вовсю кипела работа. Подбежал к «Волге» взмокший, с улыбкой во всю веснушчатую физиономию Тимоня, распахнул ей дверцу, раскланялся, дурачась.

– Просим, хозяйка!

– Веди, – кивнул ему небрежно Порохов, как будто в гостях.

Хамзя, командующий парадом, стоял на крылечке у раскрытой в домик двери, серьезный, как и положено старшему, перед ней склонил почтительно голову.

– Салам!

Она пьяно, ничего не понимая, улыбалась, но игру приняла, держалась царственно.

– Покажи, Тимоня! – Порохов, сохраняя роль, подсказывал, как читал сценарий.

– Вот это шпаклевка, – силился быть серьезным, Тимоня указал на большущий чан, стоящий на деревянном грубом столе, поднял крышку, заглянул. – Будете дегустировать?

– Пошел вон! – нахмурился на него Порохов и кивнул татарину в расписной яркой рубахе. – Хамзя?

– Черный икра, – перехватив крышку у Тимони и бережно накрыв ею чан, командующий парадом поклонился Ксении. – Осетрушка.

– Как будто другая есть, – махнул рукой развенчанный герой и отошел в сторону, закурил.

– Второй партия, Эдуард Михалыч, – повернулся от Ксении к Порохову татарин. – Двадцать два кил.

– Перевешивали? – посерьезнел Порохов.

– Обижаешь, шеф, – огрызнулся Тимоня.

– Не лезь! – одернул его Порохов.

– Как же, – подтвердил Хамзя. – Сам весь дежурил. Все, как в аптека.

– В аптеке, татарин! – не унимался Тимоня.

– Какой разница.

– Уймись! – осадил и Порохов любимчика, и тот притих.

– А первая партия на сколько? – снова спросил Порохов, впившись в татарина цепким взглядом.

– Первый маленький совсем.

– Сколько?

– Сдох Хабиба, – осклабился Тимоня, – другого добытчика нам искать придется.

– Заткнись, тебе говорят! – рявкнул Порохов и сжал руку в кулак; Тимоня влип в стенку.

– Всего десять кил, – Хамзя виновато опустил голову.

– Сделали?

Хамзя закивал.

– Покажи ей, что получилось.

Татарин повел трезвеющую на глазах Ксению в другую комнату-закуток, где белела в стене сверху до пола холодильная камера. Открыл дверцу, нутро камеры завораживало стеклянным пугающим содержимым: на многочисленных нестандартных полках мельтешили синими этикетками изящные баночки с бросающимися в глаза надписями.

– Кавиар, – прошептала Ксения.

– Как в аптека, – усмехнулся и поцокал языком татарин. – Одна к одна. На комбинат плохой. У нас лучша.

– Фирма! – подал голос Тимоня.

– Где остальная братва? – допытывался Порохов.

– Перекур, Эдуард Михалыч. Только кончиль.

– Рубик там?

– Там, там.

– Иди, скажи ему, чтобы ждал меня. Я освобожусь, подгребу.

Татарин вышел на двор.

– А ты двигай сюда, – позвал Порохов Тимоню.

Тот, собираясь уже поспешать за татарином на выход, лихо развернулся и, словно верный пес, рванулся к хозяину.

– Соображаешь? – Порохов закурил, протянул сигарету Ксении. Та взяла, затянулась.

– Твой бизнес?

Она не удивилась внешне, чего Порохов не ожидал, не выскакивала с вопросами, не ахала, и это его привлекало к ней еще сильней.

– А на что жить? – ответил он.

Она кивнула, пожала плечами, не докурив, выбросила щелчком сигарету под ноги Тимоне, тот бросился топтать.

– Спалишь, – невесело пошутил Порохов.

– А тебе жалко?

– На что жить? – опять повторил он, и самому не понравилось.

– Вы, мужики, – добытчики, – криво улыбнулась она.

– Пока получается, – Порохов, похоже, даже засмущался.

– Пока?

– А там видно будет, – он злился на себя, разговор получался нелепым, не по его задумкам, она перехватила инициативу, он не заметил даже, как и когда это произошло.

Он замолчал, докуривал сигарету, топтался на месте, она без любопытства огляделась.

– Я зря не рискую, – зачем-то сказал он, будто оправдывался перед ней, чего не делал никогда. – А потом отдых прекрасный! Одесса, Киев, Ростов…

– А Магадан?

– Не накликай!

– В Одессе море, – мечтательно зажмурила она глаза, распахнула руки, потянулась сладко.

– Тимоня вот… – улыбнулся Порохов любимчику, – скоро едет. Купаться будет.

– Точно, Эд? – вспыхнул Тимоня, бросился к Порохову обнимать. – Чего раньше молчал? Душу истерзал мне. Мы тут гадали с Рубиком, кого пошлешь?

– С Рубиком?

– А с кем же?

– Смотри у меня! Трепач!

– Что ты, Эд! Да чтобы я!

– Ладно, ладно.

– Вот здорово, Эд! – не унимался Тимоня. – Неужели в Одессу?

– Уймись. Рано пока к хохлам. И опасно. В Баку повезете.

– Там тоже море, – обласкала глазами Тимоню Ксения. – Я слыхала, еще красивее, чем в Одессе.

– Столица азеров! – подпрыгнул от счастья Тимоня и, не зная, куда деваться от счастья, как ребенок, ткнулся к Ксении.

– Значит, не была в Баку? – взглянул на нее и Порохов.

– Нет, – просто ответила она и глаза опустила под его снова крепнущим взглядом.

– Так езжай с ним.

– А можно?

Человек без лица

Арон Соломонович тихо схоронил Левика. Быстро закопали. И недорого обошлось. Все бы ничего. С трупом вот мороку устроили в экспертизе. Патологоанатом тянул, мучился с заключением, объяснял дотошному Арону, плевался: вопросов следователь понаставил кучу, на двух листах накатал, будто он не эксперт, а царь-бог, на все про все ответы должен знать.

Арон Соломонович тоже эксперта начал пытать, тот хмуро сплюнул, поморщился, как от зубной боли, побежал от него, словно от чумного.

– Отчего же, любезный? – крикнул старый Арон. – Я не просто так. Я заплачу.