Книга Саксонец. Ассасин Его Святейшества - Тим Северин

Обратно на Виминальский холм Теодор отвел меня другим путем, а не тем, которым мы отправлялись спозаранку, – как он пояснил, для моей безопасности. Я же не возражал, особенно после того незабвенного взгляда, которым меня полоснул папский распорядитель двора.

– Ошибаешься, – неожиданно возразил мне бывший номенклатор. – Как раз оно и будет несколько месяцев держать Альбина в узде.

Вид у меня, по всей видимости, был озадаченным, поскольку Павел положил мне руку на предплечье и вдумчиво добавил:

– Ты вот сам подумай. Кампул с Пасхалием занимают на Латеранском холме два наиглавнейших поста: возглавляют два могущественных ведомства. Когда они публично сознаются, что знали о грозившем Папе нападении, то обесчестят себя раз и навсегда. По сути, отпадут от власти. Что сделает распорядителя двора самым видным латеранским кандидатом на место смещенного Льва.

– Ты считаешь, что у Альбина хватит нахрапистости самому стать Папой? – удивился я.

– Если да, то подписанный им у Арна документ лишает его всякой возможности участия в каком-либо заговоре по свержению Льва. Как он осмелится замышлять против того, кого в письменном виде признал безгрешным?

– Ну а сосуд с воином? Почему Арн напрямую не обвинил Альбина в его похищении?

– Потому что твой архиепископ – мастер скрытых угроз. Он дал Альбину понять, что может обвинить его в краже в любое угодное для себя время.

– Но это… шантаж.

Павел пренебрежительно пожал плечами:

– Я бы предпочел назвать это соразмеренной политикой. Зная слабые места человека, куда благоразумнее использовать это знание бережливо, чем выплескивать его действенность за один присест.

Эта ремарка подтверждала то, что я уже начал подозревать после нашего посещения дворцовой гардеробной.

– Не потому ли Арн умолчал и об имени Сесилии Синьорелли, когда мы нагрянули к Папе Льву? Из соображений все той же скрытой угрозы и нагнетании давления на других? – уточнил я.

Бывший номенклатор похлопал меня по плечу:

– Браво, Зигвульф! Без твоей помощи Арну ни за что бы не удалось переиграть Льва, а теперь вот и Альбина. Он бы просто не смог поставить их в зависимость от себя.

Эта похвала, признаться, настроения мне не подняла. Я подумал о Беортрике, до сих пор не оправившемся от действия яда, и о беспросветной зиме, проведенной мною в плену у аваров. Мы с саксонцем заплатили неимоверную цену за то, чтобы Арн мог играть нитями за кулисами папского престола и в кулуарах Латеранского дворца.

А еще мной владело смутное, тяжелое беспокойство. Вспоминалась та тайная ночная встреча в монастыре, где заседали беневентинцы с их союзником из римской знати, а за их спинами маячил старый монах, которого заметил Беортрик. У меня вызревало сомнение, что руки Арна простерты столь далеко или же что ему достанет силы сокрушить вынашиваемый там или где-нибудь еще заговор.

Ну и, наконец, куда-то загадочно канул тот человек в меховой шляпе, ударивший Беортрика ножом. А ведь он по-прежнему где-то бродит, на воле и никем не узнанный…

Глава 18

Лето сменилось осенью, что не лучшим образом сказалось на здоровье Беортрика: у него стали случаться внезапные приступы головокружения с продолжительным онемением левой стороны тела, куда пришелся удар ножом. Дни шли на убыль, погода становилась холодней, и он был вынужден больше времени проводить в четырех стенах, становясь в этом невольном заточении мрачным и раздражительным. Чтобы не попадаться под вспышки его дурного настроения, я пошел на риск и стал устраивать себе недолгие прогулки по городу, выбирая для этого дождливые дни, когда можно было слоняться по улицам в плаще с капюшоном из конского ворса, какие были в ходу у работяг, скрывая под колпаком свое лицо. В тавернах и лавках на углах я попутно подслушивал и подсматривал перемены в настроениях римского простонародья. Тем для разговоров было в основном две: будущее Папы Льва и предстоящий визит короля Карла. Репутация Льва находилась в шатком равновесии. Все кому не лень открыто считали его слабаком. Люд ворчал, что он порочит святую Церковь. В выражениях никто не стеснялся, равно как и в туманных угрозах, что если Церковь сама не может навести в своем доме порядок, то власть следует взять в руки мирянам. Более умеренные осторожно говорили, что Льву не мешало бы дать шанс на исправление, ибо Рим не в состоянии позволить себе еще одну смуту в связи с заменой Папы, что может обернуться очередной уличной резней, как оно уже случалось при лжепапе Константине. Беседа неизбежно затрагивала и роль, которую во спасение веры Христовой может сыграть король Карл. Были такие, кто напоминал, что у короля есть законное право и даже обязанность вмешаться: не зря же Папа Стефан Второй в свое время даровал ему титул Patricius Romanorum — «Патриций Римлян». Но другие желчно возражали, что титул этот ничего не значит. Король Карл в то время едва лишь пришел в более-менее взрослый возраст, а тем титулом были почтены одновременно и отец его, и трехлетний младший брат. Так что нечего королю франков совать нос в дела Рима. Доводы «за» и «против» хлестко летели с обеих сторон и накаляли атмосферу так, что с каждой неделей напряжение росло и росло вместе с известиями, что визит короля Карла приближается: вот он уже проехал Равенну, а вот и Анкону – словно грозовая туча близилась и набрякала, готовясь разразиться громами и молниями.

Наступило двадцать четвертое ноября – праздник святого Хрисогона – день, на который был назначен торжественный въезд Карла со свитой в Вечный город, и в преддверии этого события Рим гудел, как улей. Рассвет выдался погожим, без ветра, однако холод был такой, что дыхание вырывалось изо рта клубящимся паром. Я колыхался в бескрайней толпе, с первым светом скопившейся у Мильвийских ворот. Над всем витал дух благоговения и взволнованности, чуть настороженных из-за неведения, как может себя повести великий Карл со своей свитой. Папа Лев еще с вечера выехал встречать короля в городок Номент, что находился примерно в двенадцати милях за римскими стенами. Также к встрече взволнованно готовились и церкви, и ремесленные гильдии, и простой люд – еще за месяцы до приезда короля. Для приветствия монаршей особы были подняты на ноги и сенаторы в пурпурных тогах, и аристократы, и палатинцы.

Вместе с ними в передних рядах стояли представители четырех основных иноземных общин – франкской, фризской, английской и ломбардской – каждая с эмблемами своих сословий. За ними толпились офицеры и бойцы городского ополчения, ну а совсем уж сзади толклись работный люд и подмастерья.

Свита короля приближалась честь по чести, в окружении эскорта и глашатаев. Королевский выезд в центре колонны сиял листовым золотом и яркой окраской. Обозные повозки и те катились на золоченых колесах. На одной из них был сооружен помост, где стоял служитель с подушкой из белого атласа, на которой лежали ключи от усыпальницы Святого Петра. А рядом со служителем мерно размахивал знаменем города представитель римской управы. И ключ, и знамя преподнес королю в знак почтения Папа Лев. Королевский эскорт из вооруженных всадников ехал на ширококостных франкских лошадях – их лоснистые шкуры были начищены до блеска, а седла и сбруя были из крашеной тисненой кожи. Сухая холодная погода давала конникам возможность щегольнуть пышными мехами и цветастыми одеяниями для верховой езды. Прошло больше часа, прежде чем кавалькада, наконец, втянулась в городские ворота целиком. Процессия была поистине триумфальна и больше под стать какому-нибудь языческому владыке, чем христианскому королю. С собой в Рим Карл привез свою нынешнюю конкубину Регину – прежняя его жена Лиутгарда, четвертая по счету, в июне прошлого года скончалась, – а также целый выводок внебрачного потомства от различных любовниц. Шум встречающей толпы был попросту одуряющим – пестрый гвалт криков, свиста, рева труб и пения псалмов. Такого Рим не видел вот уже несколько поколений.