Книга Сквозь огонь и воду - Андрей Воронин

– Сбросишь в пропасть?

– Еще не знаю… Наверное, отгоню на шоссе и оставлю джип открытым. Такой автомобиль без хозяина долго не простоит.

Мужчины так и не пожали друг другу руки. Дорогин спустился к УАЗу. Наверху прогремел еще один выстрел.

* * *

Ночь выдалась теплой, и дядя Федор решил, что будет спать с открытым окном. Он подпер створки двумя аккуратными деревянными брусочками, чтобы ветер, не дай бог, не выбил стекло. Вышел на улицу, пересек спортивную площадку, прошелся по коридору, вдоль которого располагались детские спальни. Тишина. Ни смеха, ни разговоров.

Директор детского дома знал, что тишина в детских спальнях обманчива: воспитанники затаились и ждут, когда он уйдет, чтобы потом вновь начать безобразничать. Он вышел на крыльцо, постоял, подождал.

"Нет, наверное, все-таки спят”, – подумал он, пытаясь различить в тишине сдавленное хихиканье.

Где-то неподалеку проехала машина, затем и этот звук исчез, растворился в темноте, опустившейся на город. Директор детского дома вернулся к зданию школы, открыл дверь своей комнаты и привычно щелкнул выключателем. Загорелась неяркая лампочка под потолком. Приходилось экономить электричество. Дядя Федор вздрогнул: в кресле у самого окна сидел Дорогин. В пальцах он держал незажженную сигарету.

– Добрый вечер или доброй ночи, дядя Федор, – сказал Сергей и поинтересовался:

– Можно закурить?

Этот бесхитростный вопрос и вернул директора детского дома к реальности.

– Я уж думал, ты мне померещился. Конечно кури.

Директору хотелось узнать, что привело Дорогина к нему в такое время, но неожиданное появление гостя лишило его способности логически мыслить. Огонек зажигалки лизнул сигарету, Сергей глубоко затянулся и выпустил дым в окно. Белое облачко мелькнуло и исчезло в темноте.

– Извините, но я ненадолго, – Дорогин поставил на журнальный столик небольшой чемоданчик и открыл его.

Дядя Федор окончательно лишился дара речи. Внутри лежали сорок тугих пачек пятидесятидолларовых банкнот. Одну за другой Дорогин выложил их на столик и посмотрел в глаза директору детского дома.

– Возьмите их.

– Я не могу, – прошептал дядя Федор.

– Я же не прошу взять их для себя, возьмите для детского дома, для детей.

– Откуда эти деньги?

Дорогин вздохнул, глубоко и протяжно.

– Я не хочу вспоминать об этом. Могу сказать одно: они достались мне по справедливости. Я никого не грабил, деньги отдали мне добровольно, но все же, дядя Федор, вы никому о них не говорите, расходуйте постепенно.

– Я не могу…

– Спорить с вами не стану, знаю, что распорядитесь ими правильно.

– Сергей, ты можешь что-нибудь объяснить?

– Нет, в другой раз, позже. Я еще появлюсь в ваших краях.

– В наших… – напомнил директор детского дома.

Сергей уже сидел на подоконнике, взмахнул рукой, простился и спрыгнул на траву. Дядя Федор подбежал, навалился животом на подоконник. Он видел, как мелькает рубиновый огонек сигареты, видел, как взорвался фонтан искр от брошенного окурка. И Дорогин исчез, растворился в ночи.

«Боже мой, что же это происходит?! – подумал дядя Федор, глядя на деньги. – Откуда их столько?»

Он долго думал, куда бы спрятать доллары. Впервые он видел столько денег. Разделив пачки на четыре кучки, он спрятал их в разных местах. Затем сел к столу. О сне не могло быть и речи. С карандашом в руках директор принялся составлять список того, что необходимо было приобрести детскому дому в первую очередь.

* * *

Тамара Солодкина сидела на террасе дома с чашкой кофе в руках. Она уже дошла до той стадии тревожного ожидания, когда из души исчезла злость на Дорогина, уехавшего и лишь однажды давшего о себе знать. “Лишь бы он вернулся, – думала женщина, – я не буду ругаться, не стану взывать к его совести. Лишь бы вернулся, лишь бы с ним все было хорошо."

С шоссе свернула желтая машина. “Такси!” – шевельнулась в душе надежда. Тамара встала, даже не встала, а рванулась из-за стола, подбежала к перилам. Точно, такси. Острым зрением она заметила: в автомобиле двое – шофер и пассажир на переднем сиденье.

Такси остановилось у ворот, из него вышел Дорогин.

– Вернулся.., приехал… – выдохнула женщина, не в силах сдержать радостную улыбку.

Сергей шагал к дому, держа в руке небольшой чемоданчик. Тамара совладала с собой, не бросилась ему навстречу, она прислонилась к деревянной колонне, поддерживающей навес, и смотрела на Сергея.

– Извини, – сказал Дорогин, – я не хотел терять время на поиски телефона и… – Затем махнул рукой. – Я вернулся.

Он поставил чемоданчик на доски террасы и обнял женщину.

– Я тебя больше никуда не отпущу, – сказала ему Тамара.

– Я ненадолго, – прошептал Сергей, – помыться, привести себя в порядок.

– Я тебя не отпускаю…

– Не знаю, это займет дня три-четыре, может, неделю, но я должен все довести до конца. В память о Паше.

– Тебе какой-то Роман из Абхазии звонил, просил передать дословно следующее: “Тех, кого ты ищешь, уже нет нигде”. И еще просил передать привет от Фазиля. Я ничего не понимаю.

– Он прав, их уже нет. Тебе и не надо ничего понимать.

– Кого же ты ищешь?

– Их.

Он наскоро поцеловал Тамару, подхватил чемоданчик и вошел в дом. Женщина стояла в растерянности, не зная, что делать. Ей хотелось броситься вслед за Сергеем, крикнуть, что он никуда больше не поедет, останется с ней, сказать, что устала от такой жизни.

"Нет, нельзя”, – вздохнула Тамара. Однажды она уже пыталась так сделать. И что? Не помогло! Она вырвала у Сергея обещание… Но это ничего не изменило. Нельзя сделать человека насильно счастливым. Он счастлив от такой жизни, а она счастлива с ним.

Дорогин появился на террасе через сорок минут: еще не высохшие после душа волосы, свежий, распаренный, пахнущий дорогим одеколоном, новые джинсы, просторный свитер.

– У меня есть всего один час, чтобы смотреть на тебя.

– Сергей… – проговорила женщина.

– Молчи, – Дорогин приложил палец к ее губам. – Всего один час.

И Тамаре показалось, что она слышит тихое тиканье часов на руке Сергея.

– Я столько думал о тебе, о нас… – говорил Дорогин, глядя в глаза Тамаре.

– Я тоже…

– Представляю, что ты обо мне думала, – улыбнулся он.

– Сперва я злилась, затем молила Бога, чтобы с тобой все было хорошо.

– Со мной ничего не может случиться, ведь ты меня любишь, а я не хочу тебя огорчать.