Книга Русская красавица. Кабаре - Ирина Потанина

— Жениться? — переспрашиваю. И сердце падает, и голос предательски сипит. /Вот и еще одно меня покинет лето…/ «Женатый Свинтус», это, примерно, как «одинокая Марина Бесфамильная» — выражение осмысленное, но внутренне противоречивое. Да что же с миром делается? О, времена нонсенсов и парадоксов! С чем вас едят? Как проживают? — Ну, поздравляю…

— Т-с-с-с! Рано еще поздравлять, — не на шутку пугается. — Любочка, знаешь, ужасно суеверная, и всеми этими своими ахами меня слегка заразила. В общем, заранее не поздравляй, а то сглазишь.

— Останови машину! — чувствую, что сейчас не выдержу. Зареву, забьюсь в истерике, разгромлю здесь все к чертовой матери. — Останови машину немедленно!

Уходим отсюда, Димочка! Зачем? Да чтоб не вышло чего дурного. Все дурное — дурно

влияет на общую карму. А Свинтус теперь суеверный… Нам противопоказано с ним общаться, потому что обязательно испортим, все: от мнения обо мне, до жизни.

И потом, наши заботы слишком эксклюзивны, чтоб окунать их в общий чан, полный семейных проблем, кружевных трусиков и опасений сглаза…

— Мари-и-и-на! — Свинтус послушно паркуется, но выскочить из машины не дает. Сжимает ладонь, смотрит строго и поверх очков. — Что с тобой?

Постепенно успокаиваюсь. Это же свои, это Свинтус. Да будь он хоть триста раз женат, да свяжись я хоть со всеми призраками мира… «Мы» — остаемся «мы». И, если помочь друг другу не можем, то, по крайней мере, говорим об этом откровенно.

— Что с тобой? Чего ты злишься? О чем задумываешься так странно? Что вообще происходит?

— Злюсь на собственную испорченность, — говорю прямо. — Задумываться — не задумываюсь. Просто прерываюсь на мысленные диалоги.

— С кем?

— С… с одним человеком. У меня с ним телепатическая связь.

— А, бывает…

Свинтус несколько раз похлопывает верх моей ладони. Безобидно, но крепко, словно старого товарища. Нет, ну надо же, а когда-то с наслаждением эту самую руку облизывал! И… Ладно, не будем вспоминать. Вот как все меняется, вот оно — мировое непостоянство. Вчера еще — к себя зазывал почти до согласия, руку выцеловывал почти до дрожи, а сегодня — хлопает дружески. Будто я поперхнулась, честно слово! Или там, аплодисментов попросила…

— Скажи, а тот человек знает о вашей связи? Или она у тебя телепатическая и односторонняя? Ну… Я имею в виду… Ты у него спрашивала, может ли он тебя слышать?

— Спрашивала, — отвечаю. — Только спрашивала тоже телепатически. Вживую я с ним разговаривать не могу, потому что его вживую нет. Он умер недавно…

— А, — Свинтус видит, что я не шучу, но очень старается себя в этом разуверить. — Значит, все в порядке. Значит, ты не вляпалась в очередные неприятности, как я полагал, а попросту сошла с ума. Не переживай, сейчас все лечат…

— Вот спасибо! — обижаюсь, наконец, — Я к тебе со всей душой, без прикрас и таинственности все честно рассказываю, несмотря на жучки и мое паршивое настроение, а ты… Самое банальное — объявить меня сумасшедшей и забыть о волнующей теме. И пусть люди гибнут, и пусть Генка из-за меня схватит Артура! А нам-то что? Мы — сумасшедшие, потому ни за что не отвечаем. Это, милый, спихивание ответственности!

Судя по округлившемся глазам, Свинтус совсем ничего не понял из рассказанного.

— Да не болею я! — перехожу на крик, потому что спокойно в сотый раз доказывать, что ты не верблюд, невозможно. — Я, если хочешь знать, нарочно эту свою телепатическую связь придумала.

— Просто соврала? — недопонимает Свинтус.

— Где же здесь вранье? Все очень честно. Димку убили, мне без него паршиво, вот я и придумала себе его дух, и стала играть в беседы с этим духом. И всем в поезде честно сказала — придумала, играю, не бойтесь… А они все равно боялись. Нет, не соприкосновения с загробным миром, а меня и последствий событий для моей психики…

Добоялись до того, что Димкин дух стал реальностью и принялся мне послания на стенах вагона писать. Ну что ты так смотришь? Видела своими глазами!!!

— Так, — Свинтус бессильно отпускает мою руку. — Это, конечно, синдромы, но тебя они, на мой взгляд, абсолютно не портят. Скажу так: пока сама не захочешь, чтоб этот твой дух исчез, он тебе всюду мерещиться будет. Ты ж тащишься от такой занятной болезни, ты ж свою психику всеми силами на нее настраиваешь.

Дим, скажи, после смерти люди тоже такие странные остаются? Тоже мыслят штампами и ни фига собеседника не слушают? Что? Зачем я с ним вообще разговариваю? Как минимум, потому что он может помочь в поисках Артура. Чем? Ну, во-первых, Свинтус умный, во-вторых… Да нет, ты тоже не дурак. Что ты заводишься?

— Пока на самом деле не захочешь выздороветь, не выздоровеешь. И я тебе при всем желании ничем помочь не смогу… — заканчивает свою помпезную нотацию Свинтус.

Молча выхожу из машины, отправляюсь к дверям кафе, которое давненько уже заприметила… Оборачиваюсь у входа. Свинтус понимает правильно. Пусть вальяжно и нехотя, но все же идет следом.

— Подслушивающие штуковины в машине или в моей сумке наверняка есть. — объясняю. — А в одежде — вряд ли. Я ж переодевалась… Не могли же они во все мое шмотье жучков посадить?

— Не могли. Разорились бы. Все свои капиталы а одни только жучки пустили бы…

Это, Дим, он меня явно с кем-то путает. Никогда не ценила в вещах их количество. Предпочитала покупать шмотку одну, но стоящую, потому объемом гардероба никогда отличалась.

— Слушай, с кем ты там разговариваешь? Не знаю, интересует ли тебя это, но со стороны ты смотришься совершенно помешанной.

— Извини, не буду больше… Ты слушай… Или нет, я собьюсь на подробности. На вот, почитай мой дневник, тут все описано. Или нет, ты читать долго будешь…

И, как в старые добрые времена, мы забились в дальний угол, забаррикадировались вешалкой с плащами ото всех посетителей, огнездились в своем мирке и остановили время. Вооружившись карандашом, я зачитывала кусочки из дневника, правила их на ходу, олитературивая, а потом пролистывала сразу по много страниц, пересказывая содержимое парой предложений, или вовсе пропуская, как слишком личное… И Димка был тут же. И слушал про себя с удовольствием, потому что всегда радовался, натыкаясь на оставленные в этом мире следы себя. И спазмой горечи сжималось сердце, потому что столько еще мог бы оставить, да не успел, а знал бы — оставил бы обязательно, занялся бы этим оставлением вплотную, не разменивался бы на мелочи, вроде нас с Ринкой, а творил бы, творил бы, творил… Наверное, природа для того и не предупреждает людей об их смерти заблаговременно, чтоб человечеству на дольше хватило дел. Иначе довершили бы все, природой нам запланированное, за каких-то пару тройку поколений, и сделались бы совсем не нужными. Но мы, те кто видел смерть, это чувствуем, и жить теперь будем так, будто каждый день — последний, и много-много успеем сделать.

— Вот только Артура найду, — говорю в завершение истории, — Волю Димки выполню, совесть свою очищу, чтоб не вышло так, что из-за меня человека загребут и… И сразу работать начну. «Антологию смерти» закончу, издания сборников добьюсь…