Книга Гюнтер Грасс - Ирина Млечина

Итак, рассказчик делает для себя горькое открытие, что неонацистский сайт, на который он обратил внимание, создается не кем иным, как его сыном. Ему страшно признаться самому себе, что он недостаточно времени и сил уделял воспитанию подростка, не пытался влиять на его формирование как личности, зато бабушка потрудилась на славу. Всю свою ненависть и злобу она передала внуку.

Подозрения, которые он гонит от себя, подтверждаются. На уже хорошо известном ему сайте описывается история, которую он не раз слышал от своей матери. Это история про ее маленького глухонемого брата, который утонул, про ее тогдашние страдания (когда она сидела неделю в собачьей будке) и про то, как она позднее пыталась спастись от бедствий войны на большом корабле, полном беженцев и взорванном вражескими торпедами.

«Меня словно обожгло, — пишет рассказчик. — Ведь это он! Мой сын рассказывает всему миру свою историю на сайте». Это он, сын, сообщает в Интернете: сестра утонувшего глухонемого — «это моя дорогая бабушка, которой я от имени Соратничества Шверин клянусь ее белыми волосами говорить правду и только правду: всемирное еврейство желает навеки пригвоздить нас, немцев, к позорному столбу…».

Мать Конни категорически отказывается верить тому, что рассказывает ее бывший муж, и запрещает ему «подозревать сына в общении с правыми экстремистами…». Пауль в ответ напомнил, что в идиллическом городке Мёльне, где живут бывшая супруга и их общий сын, пару лет назад подожгли дома, где жили турки, в результате пожилая турчанка и двое ее внуков сгорели.

Но мать Конни только рассмеялась в ответ: «Разве пойдет в стаю такой индивидуалист, как он? Смешно!» И тут же припоминает бывшему мужу, что он сам когда-то работал на Шпрингера и нападал на левых, стало быть, он и сам «правый экстремист». Но это было 30 лет назад, с тех пор Пауль работает в «приличных» изданиях и на левых не нападает — старается оставаться «посередке». Он говорит себе: я «лишь излагаю факты» и делаю это «добросовестно и обстоятельно».

Во время очередной встречи с Заказчиком тот признал, что, конечно, должен был заняться всей историей сам, но к середине 1960-х «прошлое набило ему оскомину», вот он и отвел роль рассказчика человеку, рождение которого совпало с гибелью корабля. Он добавил, что сожалеет насчет сына, однако «даже не мог предположить, что за одиозным сервером… кроется внук Туллы», хотя, с другой стороны, не приходится удивляться, каким уродился ее внук, ибо «она всегда отличалась склонностью к экстремизму».

«Говорят, мы крепки задним умом», — продолжает рассказчик. Теперь он уже знает, что у его сына были связи с бритоголовыми, и если в Мёльне он еще сохранял по отношению к ним некоторую дистанцию, то в Шверине, где он регулярно бывал у своей бабушки, он даже выступил перед съехавшимся из мекленбургских окрестностей «сборищем бритоголовых» и сделал доклад, посвященный «Мученику и великому сыну Шверина».

Ему удалось заинтересовать этой темой местных молодых нацистов и даже «организовать эту банду в “Соратничество имени Вильгельма Густлоффа”». Он выступал с «бесстрастностью криминалиста», указывая, как и на сайте, на виновников: «всемирное еврейство» и «связанных родственными узами еврейских плутократов». После этого Конни стал готовиться к докладу перед преподавателями и учениками своей мёльнской гимназии (как тут не вспомнить Иоахима Мальке из «Кошек-мышек», еще одну несчастную жертву нацистской пропаганды, который и погиб-то из-за того, что ему отказали в праве выступить с рассказом о своих подвигах на фронте перед учениками его бывшей гимназии).

Следуя «траектории краба» (то есть «отползая назад, продвигаться вперед»), рассказчик размышляет о невзгодах, связанных с собственным сыном. Он всё же не сразу понял, «во что впутался Конни». А тот снова принялся за свои диспуты в Сети с оппонентом, которого рассказчик сначала считал фиктивным. На самом деле это был вполне реальный юноша, только занявший противоположную позицию и мыслящий совершенно по-другому, нежели Конни. Если сын рассказчика отождествляет себя с «Мучеником» Вильгельмом, то его сверстник — с юным Давидом, который убил Густлоффа.

«Изучая в чате этот не слишком увлекательный диалог», рассказчик приходит к такому выводу: чем больше его сын восхищался организацией СЧР, «тем отчетливее слышался голос его бабки». Он вспоминает, как мать агитировала его самого, оставаясь «последней из тех, кто сохранил верность товарищу Сталину» (ведь она, напомним, жила в ГДР и, главное, обладала той «амбивалентностью», той неустойчивостью характера, которая позволяла любым пропагандистам, действовавшим наиболее ловко, повернуть ее в любую сторону). Во времена ГДР она хранит верность Сталину, а после объединения Германии присоединяется к тем, кто скорбит о Гитлере и его временах.

Говоря о встрече уцелевших при катастрофе лайнера, Пауль считает необходимым упомянуть об одном «проблематичном эпизоде». Речь идет о 30 января 1990 года, когда «треклятая дата» казалась забытой, «ибо все в округе танцевали под мелодию гимна со словами о “Германии, единой отчизне”», а восточные немцы «сходили с ума от счастья обладания твердой валютой». Снова возникают любимые Грассом совпадения — 30 января 1945 года затонул «Густлофф». В этот же день родился Пауль. 30 января 1933 года пришел к власти Гитлер.

Позднее выяснится, что Конрад и его оппонент в Интернете одногодки — каждому по 17 лет, столько же было Давиду Франкфуртеру в момент убийства Густлоффа. Дата встречи 30 января 1995 года совпадала не только с днем захвата власти нацистами, но и с днем рождения самого Густлоффа.

На эту встречу «уцелевших» мать заставила приехать не только сына («Тебе ведь тоже полвека стукнет!»), но и внука. Если раньше Тулла охотно представляла сына как «репортера шпрингеровских газет», то теперь она предпочитает представлять его как «младенца, родившегося посреди той жуткой катастрофы». А внука она окончательно решает превратить в «сказителя легенды о погибшем корабле».

Так исподволь, постепенно, оказывая на него моральное и психологическое давление, Тулла Покрифке добивается своего. Она еще не догадывается, в какую трагедию ввергнет двух совсем юных людей. Но возлагает на внука все надежды, которых не реализовал ее сын, «рохля и неудачник».

Старик, или Заказчик, он же Грасс, признавал, что нельзя было столько лет молчать о катастрофе, отдавая ее интерпретацию на откуп «правым и реваншистам. Это упущение безмерно».

Пожалуй, это ключевая фраза. Автор объяснял причину молчания: «Важнее казалось признание собственной огромной вины и горячее покаяние».

Как же относится Старик к сведениям, поставляемым Туллой Покрифке, и к ней самой? Ведь она его давняя «знакомая». Вот что говорит уполномоченный Стариком рассказчик: «Она казалась ему существом непостижимым, недоступным для какого-либо оценочного суждения… Старик разочарован. Никак, говорит он, не мог я себе представить, чтобы Тулла Покрифке, уцелев, скатилась бы до такой банальности, как партийная активистка (в ГДР. — И. М.) или ударница производства. Скорее уж от нее можно было ожидать какого-либо анархического выверта, иррационального поступка, вроде ничем не мотивированного террористического акта с бомбой, или же с ней могло произойти что-то совсем другое, вроде холодного и страшного прозрения».