Книга По ту сторону пруда. Книга 1. Туман Лондонистана - Сергей Костин

— И никаких ответов на вопросы, — с угрозой в голосе добавил Рамдан. — Скажете, что я велел, и сразу отключайтесь. Не шутите со мной.

— Как скажешь, приятель.

Мохов ответил после первого же сигнала. Но снова помнил, о чем я его просил, не заорал в трубку по-русски: «Миша, как вы там?» Сказал деловито, сосредоточенно: «Hello».

— Слушай внимательно, — сказал я и выдал весь текст практически дословно. Ввернув сначала: «Это такая, я бы сказал, ферма». А потом: «И еще, я бы сказал, там есть лошади».

Мохов порывался что-то крикнуть вдогонку, но я нажал отбой.

— Будете делать, как я скажу, — все закончится хорошо, — одобрил мои действия Рамдан, забирая телефон.

2

Сначала мне вернули Кудинова. Хотя и запоздало, мы все же сверили показания.

— Ты что им сказал? — спросил я.

— Правду. Только правду и ничего, кроме правды, — с гордостью за нас обоих произнес Кудинов.

— И меня мама так учила. Видишь, через столько лет, но нам это, возможно, жизнь спасло.

— Родители плохому не научат, — согласился Лешка. — Но ты же им не всю правду сказал?

— Ты про «цессну»? Нет.

— Видишь, жизнь тоже учит правильным вещам.

Мы бы еще постебались, но рыжий принес нам одноразовые стаканчики с дымящимся чаем.

— Липового отвара с мятой у нас нет, но чай, может, тоже будет кстати, — пошутил он.

Стоять над нами он не стал, сразу вышел. В ангаре было неуютно. Это пока светило солнце, в нем нечем было дышать. А ночью — пол стал холодным, железяка не теплее, — согреться хотелось. Лешка уже готов был отхлебнуть, но я его остановил.

— Ты просил попить?

— Нет.

— К чему бы такая любезность?

Кудинов с подозрением посмотрел в свой стаканчик.

— Цвет, конечно, немного химический, но такой чай из пакетиков даже в некоторых ресторанах подают. — Он понюхал напиток. — Пахнет чаем. Думаешь, подсыпали туда что-нибудь, кроме сахара?

— А ты, когда в последний раз людей похищал, ты хотел, чтобы они были во всеоружии в решающую ночь или спали?

Лешка задумался:

— Это так давно было… В прошлой жизни. Или в позапрошлой — точно не в этой. Сразу и не вспомнишь.

— Вспоминай, вспоминай.

— Может, ты и прав.

Мы оба с сожалением выплеснули чай за нашу штуковину.

— Поработай лучше шильцем, пока сторожа нет, — продолжил я полезные наставления.

— И здесь прав, — согласился Кудинов, доставая из-за железяки свой инструмент.

Я тоже полез за отверткой. Но это только в кино наручники открывают канцелярской скрепкой. Один раз у нас сработало, но, видимо, по закону больших чисел, только в самом начале. И теперь девять с лишним тысяч попыток будут впустую. В общем, Лешка кончик шила вскоре обломил, а отвертка и вовсе никак не хотела лезть в скважину.

— Нет, — решительно произнес Кудинов. — Наш шанс еще где-то впереди.

3

В молодости на жизнь смотришь как на череду гарантированных приобретений. В старости — как на череду неизбежных потерь. Я был где-то посередине. То есть достаточно молодым, чтобы надеяться, что критическая ситуация принесет мне лишь новый опыт, и достаточно старым, чтобы принять поражение, если все закончится плохо. Такое положение имеет неоспоримое преимущество — отстраненность. Ты можешь не включаться всем существом, можешь созерцать, как будто происходящее тебя не касается.

Я шепотом изложил эту свою философию Лешке.

— Это ты сейчас глупость сказал, — привычной фразой возразил мой друг. — Ты что, ничего не будешь предпринимать, чтобы выжить? Мы же это уже установили с тобой.

— Буду, конечно. Таков универсальный закон: все живое стремится жить. Я тебе говорю не о том, что я буду или чего я не буду делать, а о том, как я считаю правильным к этому относиться.

— То есть выживу — ну и клево! А умру, так и ничего страшного. Так?

— Ты гениально все сформулировал. А я мучаюсь, ищу слова…

Кудинов замолчал. Он не всегда мои сарказмы воспринимает. Получается, даже с ним я на такие темы не могу поговорить. А хочется иногда. Это одно из сожалений моей жизни — что сейчас уже не записаться куда-нибудь в Афинскую школу, сидеть там в тени оливковых деревьев рядом с Платоном, Ксенофонтом и другими такими же занудами, как ты сам. Хорошо хоть, что за Сократом записывали, Лао-цзы не ленился лично время от времени брать перо, вернее, кисточку, а Шопенгауэр и вовсе провел за этим занятием жизнь — с пером в руке.

Я отогнул рукав пиджака, чтобы посмотреть, сколько времени. Не тут-то было! У меня часы не самые простые, «Бреге», Джессика с Пэгги мне подарили на сорокалетие. Они сами заводятся, и число показывают, и день недели, даже фазу Луны. Однако в темноте они бесполезны. У Лешки, я заметил, часы попроще, совсем простые, но стрелки у них светятся.

— Сколько на твоих? — спрашиваю шепотом.

— А что, твои золотые встали?

Критическая ли ситуация или мы на пляже валяемся, Кудинов не упустит момента, чтобы заклеймить мой американский консумизм. Часы у меня, кстати, не золотые, в стальном корпусе — это он в метафорическом смысле так выразился.

— Только не говори мне, что в твоих батарейка села, — говорю я.

У него-то часы не механические, кварцевые.

— Нет, в моих часах батарейки на пять лет хватает, машу ли я рукой или они на тумбочке лежат. — Я слышу, как Кудинов поворачивается, чтобы посмотреть на циферблат. Но он со мной еще не закончил. — В пустыню надо брать с собой флягу с водой, а не бутылку…

Лешка задумался на секунду, чтобы получилось язвительнее:

— «Гран-Марнье».

Это, кто не знает, такой сладкий липкий ликер с богатым букетом, его пьют всякие смешные жеманницы.

— Хорошо, сколько? — прерываю я своего друга.

— Половина пятого.

Тут я его поймал:

— Да нет. Я имел в виду, сколько тебе надо заплатить, чтоб ты наконец разродился.

Лешка легонько пнул меня ногой и получил в ответ.

— Полпятого — это то время, когда больше всего хочется спать? — уточнил он, имея в виду слова Мохова. Ну, что тогда и начнут операцию спасения.

— Да. И, похоже, наши коллеги этому естественному закону и последовали.

И тут снаружи снова послышалось пение.

— Опять у них намаз? — прорезался голос Кудинова.

Я выглянул в окно, но было так темно, что непонятно было даже, рассеялся туман или нет.

— Все молятся? — нетерпеливо спросил он.

— Да я не вижу. Какая тебе разница?