Книга Ответный уход - Сергей Вольнов

…Немудрено, что в пучине страсти даже Ирá не заметила искорку, блеснувшую в кустах, шагах в пятидесяти; это свет внезапно вышедшей из-за облаков луны, светящейся отражённым светом напарницы Солнца, отразился в миндалевидном зрачке единственного пристально-внимательного, немигающего глаза.

Его обладательница, не шевелясь, впитывала каждый звук, издаваемый парой любовников. Смертельная изнурённость, накопившаяся в ней за почти цикл, проведённый впроголодь, в тесной тюрьме кабины планетарного самолёта, смешивалась с горечью безнадёги, которую усиливала каждая новая фраза, долетающая с поляны. Эти компоненты рождали едкую смесь – мрачную злобу, не отличавшуюся цветом и плотностью от сгустившегося вокруг ночного мрака. Она пожирала их взглядом, ничем себя не обнаруживая… и это было труднее всего – оставаться неподвижной, когда внутри всё разъедает кислотой.

Её единственный глаз поблёскивал, повторно отражая свет местной луны. Впитывал этот странный будоражащий свет, добавлявший к тому, что бурлило внутри, угарный привкус пепла…

Он снова падал в бездну НЕ ЕЁ тела!

В не её космосе прокалывался его корабль.

Другая с готовностью открывала его властному проникновению внемер своей внутренней вселенной.

…Обволакивающий, засасывающий. Сладострастно неотвратимый. Иван падал в тёплые бескрайние просторы. Проваливался в бездну подрагивающих и вскрикивающих от сладкой боли глаз. Он вдыхал щедрые неповторимые ароматы. Он ежесекундно погибал в нём, распадаясь на частицы, и тут же воскресал, с каждым разом неуловимо, но всё больше меняясь…

Он падал в пропасть между утесами её бедер… И где-то там, на самом дне, сливался с любимой снова и снова. А когда она целовала каждый кусочек его тела, – распадался на частицы от блаженства. Умирал от сладкой муки и воскресал от бьющих током прикосновений. И благоговейно касался её сам. С восторженным ужасом. С языческим трепетом. Как касаются только богинь. Единожды. В одной из жизней…

Она медленно проступала из радужного свечения. Входила в его сознание. Губы, казалось, не слушались. Шевелились как чужие. Медленно, словно оттаивали. По телу бегали мурашки с липкими лапками…

– Ты сейчас далеко-далеко летаешь…

– И ты тоже…

– А тебя не удивляет?

– Что?

– Что нас снова двое… Ведь грезится, верится, что слились в одно. Очнёшься – по-прежнему двое…

– Нет, не удивляет… очнувшись, мы по-прежнему целое. Просто ненадолго разомкнули объятия…

– Никто в этой жизни не был мне так близок…

– Ты мне – тоже.

– Спасибо…

– Тебе спасибо…

Прижав к себе разгоряченное ласками тело любимой, задыхаясь от его запаха, Иван, в малосвойственной ему манере, пытался что-то объяснить. Он хватал обрывки мыслей и пытался склеить из них хоть какое-то словесное объяснение феномену «любовь».

– Когда-нибудь… наступает момент, когда мятущаяся душа… натыкается на чьё-то тело и влюбляется в него, как в своё… Вот это и есть то начало… всяческих паранормальных явлений, комплексное имя которым – Любовь. А когда, в самый сладкий миг, сливаются тела, а потом и души… и вот тог…

Ирá ласково, на полуслове, прижала ладошку к его губам.

– Любовь – это прекращение всех внутренних монологов.

И шёпотом, овевая горячим дыханием левое ухо, которое к сердцу ближе, проговорила ему частицу творческого наследия своей духовной наставницы Ирины Уховой:

Она порой приходит чуть ступая,

И сердца шторы приоткрыв неслышно,

Волшебной музыкой избранников встречая,

Приносит счастье им в цветеньи пышном.

И сразу мир меняется, как в сказке,

И всё вокруг становится иным…

Мы от её певуче-нежной маски

Сначала тлеем, а потом горим.

И от неё вскружится голова,

Взметнувшись, она ринет с высоты,

Рассыпав по земле свои слова

«Есть в целом мире только я и ты!».

Ну а порой приходит, дьявол словно,

И своим жаром опалит округу,

Клеймом на душах выжигает слово

«Люблю» – внезапное, похожее на вьюгу.

Она приходит сотнями дорог,

Неся с собой невзгоды, слёзы, страсти,

Измученные от её тревог,

Избранники сгорают в бурном счастье.

Но как ни принесла б она признанья,

И как оно б не волновало б кровь,

Есть в жизни у неё названье

Одно и навсегда, ЛЮБОВЬ!..

Любовь – это диалог двоих, не только слушающих, но и слышащих друг друга. Чего только ни говорили они… Наперебой раскрывали любимым сердца и души, и сравнивали, удивляясь совпадению. Он отдавал ей свои тепло и энергию, не оставляя себе ни капельки, и, наверняка бы, не выжил, если бы она, взамен, не отдаривалась ему тем же самым… Они ничего не замечали вокруг, уверенные в том, что Земля не даст в обиду. Они жили друг другом, проживая сейчас и сразу все свои отложенные на потом, счастливые непрожитые жизни, состоявшие непонятно из чего. Из мгновений? Из часов? Из вечностей? Они спрашивали мысленно. Отвечали взглядами. Спрашивали вслух. Отвечали мысленно… Обрывки фраз, слетавшие с их губ, напоминали бред, продолжая какие-то недосказанные мысли или озвучивая некоторые взгляды…

Иван уже бесстрашно путешествовал по своим воспоминаниям, черпая решимость в трепете руки любимой Женщины. В бездонном, неиссякаемом колодце взгляда неповторимых раскосых глаз.

– Говорят, душевные раны рубцуются… Полная чушь. Это просто бездумная аналогия с повреждениями телесными. В жизни так не бывает. Подобная рана может уменьшиться, затянуться частично, но это всегда открытая рана, пусть не больше булавочного укола. След испытанного страдания скорей можно сравнить с потерей пальца или зрения в одном глазу – ты уже никогда не будешь в точности таким неповреждённым, как до страдания. С увечьем сживаешься, о нём вспоминаешь, быть может, только раз в году, но когда вдруг вспоминаешь, помочь всё равно нельзя…

– И всё-таки, попробую с тобой не согласиться, Большой мой мальчик… Всё же изредка случается, что к израненной душе прикладывается подобная ей. И тогда… Раны не рубцуются, они исчезают. Тогда в жизни открывается неведомая ранее дверь, за которой Путь, который ты уже и не чаял увидеть, не то чтобы пройти по нему… Вот ты и был моим редким и единственным случаем СБЫТЬСЯ на этом пути. Спасибо тебе за это, любимый!..

Они глядели друг другу в глаза и не могли наговориться. Словно в упомянутые незарубцевавшиеся душевные раны хлынул поток откровений. Они вспоминали наперебой. Они исповедовались взахлёб. Они трогали губами каждое родившееся слово, сглатывая многие из них в поцелуях. Они переходили на мыслеречь, но слов и образов не становилось меньше…

Со стороны, наверное, это выглядело по меньшей мере странно. Разговор, сплошь состоящий из обрывков и недосказанностей… Надо же знать, что недостающие фрагменты диалога передавались мысленно.