Книга Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Я прожила в доме без прописки несколько месяцев. По сути дела это нарушение закона: ведь «большой брат» всегда должен знать, где находится каждый гражданин. Дом небольшой, всего шесть квартир, все соседи знали друг друга. Кто-нибудь мог донести, что в доме живут непрописанные люди.

В конце концов, папа решил вмешаться лично. Он пошел к женщине, ответственной за прописку жителей всего района, и изложил ей ситуацию. Не знаю, что он говорил ей, купил ли подарок, платил ли деньги или сумел вызвать в ее душе сочувствие – важен результат. Она велела ему принести «домовую книгу» и личные данные – мои и детей. Затем она пошла в районное отделение записи и регистрации при МВД и прописала нас. Благодаря ей я получила законный статус. Оставалось пойти лично в паспортный отдел и получить штамп с новым адресом. Я немного опасалась, что ко мне придерутся, но все прошло гладко.

Родители предоставили в наше распоряжение большую комнату, площадью 20 квадратных метров. Себе они оставили маленькую 12-метровую комнату. Наша комната была совершенно пуста; кроме встроенной печи для отопления, в ней ничего не было. Кто-то из соседей подарил нам большой матрац, который служил нам кроватью, и детскую кроватку.

У меня были кое-какие сбережения, которые я сохранила тайком от мужа (если бы он знал об этих деньгах, то нашел бы для них другое применение). Это был один из постоянных спорных вопросов между нами: он требовал, чтобы все деньги лежали в доступном для нас обоих месте, чтобы я не утаивала от него ни один рубль. Если бы я точно выполняла это требование, то мы не раз оставались бы без еды: он был способен взять из доступного для обоих места последнюю трешку и пойти пить с дружками.

Я сказала, что заработала эти деньги в то время, когда он уже находился в Риге, и что часть добавили родители. Мы купили на эти деньги трехдверный шкаф и кушетку для Ады. Несколько позже купили круглый стол и несколько стульев. Согласно тогдашней моде стол со стульями стоял посредине комнаты. Со всей этой мебелью я чувствовала себя устроенной, почти богатой.

В горОНО, где я предприняла попытку найти работу, мне не дали никакой надежды на получение ставки учительницы, даже подменной. Чтобы отделаться, они внесли меня в список ищущих работу и обещали известить, если появится свободное место. В течение одиннадцати с половиной лет, прожитых в Риге до отъезда в Израиль, я от них ничего не слышала, да и не ожидала, что услышу.

Куда обратиться? В Советском Союзе не было бирж труда, ведь согласно официальной идеологии при социализме нет безработицы, этого проклятия капиталистического строя. У советского гражданина есть конституционное «право на труд», это был один из первых законов, принятых властью большевиков сразу после революции. Но власти не создали никаких аппаратов для реализации этого права.

Я стала постоянной читательницей раздела «Требуются» в газетах. Кто требовался моему городу? В основном квалифицированные рабочие на заводы, строители, шофера. Что поделаешь, я не токарь, не плотник и не шофер. Не видно было объявлений о поиске работников свободных профессий или служащих. Я быстро поняла, что «чистые» должности распределяются не по объявлениям, а по блату, по личным рекомендациям влиятельных людей или за взятки.

Мои возможности выходить из дому были ограниченны, ведь у меня маленький ребенок, нуждающийся в уходе. Мама очень изменилась за короткое время, прошедшее после возвращения в Ригу; она больше не была простой женщиной, выполняющей все работы, какие она в силах выполнить. После потери двух любимых сестер, погибших в годы Холокоста, она подружилась с двумя своими невестками, тетей Розой и тетей Женей. Вместе они образовали своего рода «клуб старых леди», собирающихся для чаепития и игры в карты.

Тетя Роза, вдова старшего брата папы, обладала властным характером и оказывала на маму давление, направленное против меня: «Не давай им поработить тебя! Не превращайся в няню! Неужели тебе мало того, что они приехали и сели тебе на голову? Наделали детей – пусть ухаживают за ними!» Тетя Женя была гораздо мягче и входила в мое положение; понимала, что мне нужно работать. В противоположность ей тетя Роза с жаром утверждала, что обязанность содержать семью касается мужа и только мужа, «как, например, мой сын Арон содержит свою семью!»

Положение ее сына Арона отличалось от нашего как дворец от хижины. Арон, в дополнение к официальной работе инженера на радиотехническом заводе, был причастен и к параллельной экономике. Диплом инженера он получил еще до установления в Латвии советской власти: помощь родителей позволила ему учиться четыре года в Швейцарии. В отличие от него Яша до ссылки не успел окончить даже среднюю школу, остался без образования и работал всю жизнь простым рабочим. Он не мог даже мечтать об уровне доходов, которыми располагал мой двоюродный брат Арон. Это было нечестное сравнение, но мои родственники часто прибегали к нему. При каждой встрече они задавали мне вопрос: «Ну? Он дает тебе деньги на жизнь?»

Меня эти разговоры очень раздражали. Родственникам было известно, что Яша любит выпить, и их вопросы намекали на это. Но я знала также, что даже если бы он не пил ни капли водки, все равно не мог бы один содержать семью из четырех человек. Тем более – семью, у которой нет материального фундамента, которой каждый раз после очередной ломки приходится начинать жизнь с нуля.

При всех страданиях, которые причиняло мне его пристрастие к выпивке, я понимала его. Он так и не оправился после тяжелого прошлого, когда его, подростка из буржуазного дома, отделили от семьи и превратили в бродягу, без кола и двора, без чьей-либо поддержки. При всех трудностях, которые выпали мне на долю, я все-таки жила с родителями, окончила среднюю школу и затем учительский институт. Он же не мог добиться ничего подобного. Учиться для него было поздно, к тому же он никогда не был большим любителем ученья. Он плохо владел русским языком, всю жизнь говорил и писал с ошибками. У него не было никаких путей для продвижения в жизни. Люди, подобные ему, склонны топить свое чувство безысходности в стакане водки.

Любил ли он меня? Любила ли я его? Наш брак был по сути дела союзом двух людей, которых ураган застиг в открытом поле: они отчаянно цепляются друг за друга, чтобы их не унесло ветром.

Попробуй объяснить это тем, кто спрашивает: «Что связывает их?» Не стоит даже пытаться, нет шансов, что поймут.

В редкие часы, когда мама соглашалась оставаться с детьми, я выходила из сельского на вид переулка на главную улицу нашего пригорода, садилась в трамвай и ехала в центр города. Он красив, мой родной город, с его ухоженными парками, с домами, построенными в разные эпохи в разных архитектурных стилях. Мне нравилось проходить по тихим боковым улицам, где мы с братом собирали опавшие с деревьев каштаны. Город мало изменился, исчезли только извозчики с их лошадьми и каретами; вместо них появились такси, трамваи, автобусы и троллейбусы. Частных машин было мало.

Осенними вечерами рано темнеет, и мое внимание привлекали освещенные окна. У каждого окна своя форма штор, сквозь тюль просвечивают люстры и абажуры, мелькают силуэты людей. За каждым окном течет жизнь. Обитатели этих домов – это любимые сыны города, каждый из них нашел в нем свое место и источник заработка. Я же прохожу по улицам города, чувствуя себя чужой, отвергнутой, ведь даже прописку в доме родителей я получила обманом. Хотелось кричать: Рига, почему ты отвергаешь меня? Я родилась здесь; далеко не каждый из твоих жителей может сказать это о себе. Рига полна людей, съехавшихся со всех концов СССР, потому что она всегда была своего рода Парижем гигантской державы. Центральная власть поощряла приезд русских в Латвию, проводила политику русификации с целью сломить латышский национализм.