Книга Былое и выдумки - Юлия Винер

– Юлюшка! Ты здесь!

Паша.

Я обернулась с набитым ртом и пробормотала что-то невразумительное. А она бросилась ко мне, схватила за руку и запричитала:

– Да куда же ты убегла, не сказавши, не попрощавши! Ай плохо тебе у меня было? Ай досадила чем? Ушла, и глаз не кажет! Ну, думаю, укатила в свою Москву, а ты вон где…

Я стояла и молчала, поспешно пытаясь проглотить ком вязкого теста.

Паша отпустила мою руку и сказала грустно:

– Видать, не до Паши тебе нынче. А я-то скучала, где-то, думаю, моя московская девочка…

Только теперь, с высоты своих почтенных лет, я вижу и сознаю, насколько я в молодости была поглощена собой, своими чувствами и переживаниями. Да и не только в молодости. Так сильно была занята собой, что и в голову не приходило представить себе чувства и переживания других людей. Уходя от Паши, я думала только о том, как мне стыдно перед ней за кражу и как сделать, чтоб никогда ее больше не видеть. Мне и в голову не пришло тогда, что Паша могла привязаться ко мне, скучать по мне. Правду она сказала, не до нее мне было… А ведь и с Федором-бакенщиком получилось что-то похожее. Он как-то сказал мне, вроде бы между прочим:

– Знаешь, я никогда не получал писем из Москвы.

На что я ответила:

– Вот пошлешь мне письмо и получишь от меня письмо.

– Оставь адрес. У тебя бумага есть, напиши.

Я как раз собиралась в лес по ягоды.

– Ладно! Вернусь – напишу, – легко сказала я и ушла. И забыла. А он больше не напоминал. И он мне, понятно, не написал, и я ему не ответила. И, может быть, потеряла хорошего друга. И сколько еще за долгую жизнь я не заметила, не распознала, упустила возможных друзей, просто приятелей, как знать, может быть, и более глубокие связи? Думала только о своих словах, о своих жестах и взглядах, а чужих не замечала, не умела понять их значения… А теперь поздно, не исправишь. Теперь-то я научилась пристальнее наблюдать за чужими словами и жестами, яснее разгадывать скрытый смысл взглядов, да только слова эти и взгляды чаще всего обращены уже не ко мне.

Я справилась наконец с застрявшим в глотке тестом и сказала:

– Здравствуй, Паша. Не сердись. Я не убежала, просто мне предложили бесплатно пожить на…

– Бесплатно! А то я денег с тебя требовала!

– Ты не требовала, но…

– Да еще лишнюю пятерку оставила! Это зачем? Мне подачек не надо!

– Да не подачка это, Паша. Это долг, я тебе должна…

– С чего это ты мне должна?

– Я давно хотела тебе сказать…

– Чего сказать?

– Я… я у тебя взяла… Я правда, правда хотела вернуть…

– Да чего взяла-то?

Внутренне извиваясь от неловкости, я призналась. Паша смотрела на меня с недоумением:

– Каки таки сигареты? Я их на той неделе Витюне отослала.

– Я еще до этого.

– Ну и чего? Взяла и взяла. Делов-то.

Она, видимо, даже не заметила!

– Ты такая добрая, Паша. Мне очень стыдно… Прости!

– Куряка ты глупая!

Вишневая начинка потихоньку выползала из надкусанного пирога и шлепалась на мои белые парусиновые тапочки, которые я каждое утро чистила зубным порошком.

– Ты глянь, чего делаешь-то!

– Ох! Вот черт. Прости, Паша, надо бежать, а то потом не отмоется!

– Ну беги давай. Зайдешь ко мне-то?

– Зайду, зайду!

Вишневые пятна кое-как отмылись. А к Паше я так и не зашла – все некогда было.

К середине второго месяца я начала уже сильно тосковать. Денег все никак не удавалось накопить, и я решила попросить у редактора повышения оплаты. Отношения у нас с ним были вполне дружелюбные, он часто хвалил меня и благодарил за сотрудничество. Он меня поймет и посодействует, думала я. Прежде я никогда не упоминала об истинной причине моего пребывания в городе, а теперь изложила ему свою просьбу и объяснила, почему мне так нужны деньги и почему я вообще застряла здесь так надолго.

Редактор ухмыльнулся и открыл ящик стола. И вынул оттуда конверт. Ох! Неужели он сам, вот прямо сразу, не говоря ни слова, заплатит мне повышенный гонорар?!

Все оказалось совершенно иначе и гораздо огорчительнее.

Редактор положил руку на конверт и сказал, по-прежнему ухмыляясь:

– Про вашу проблему, Юлия, я давно знаю. Легко было догадаться. Не волнуйтесь, сейчас у вас будут деньги, на все хватит. Только сперва вы должны пообещать мне две вещи. Во-первых, не слишком сердиться на меня. Я поступил так для пользы дела. А во-вторых, что вы закончите все намеченные нами темы. Никто за вас этого не сумеет сделать. Обещаете?

– Темы, конечно, закончу. А не сердиться? За что мне на вас сердиться? Разве вы что-нибудь плохое мне сделали? Наоборот, только хорошее, я вам благодарна.

– Погодите благодарить.

И он рассказал мне, что уже с месяц назад к нему приходили двое из Москвы, парень и девушка, и спрашивали про меня. Он сказал им, что есть такая, много пишет в газету, живет в гостинице (я ему не сообщала, где живу, а он и не интересовался). В гостинице им, естественно, сказали, что такая не живет и не появлялась. Тогда они сказали, что задерживаться не могут, оставили для передачи мне мою долю общего фонда и уехали.

– И я понял, что как только вы получите деньги, сразу и уедете. А мне жалко было вас отпускать – наша газета начала выдвигаться в первые ряды по области, ваша колонка «Скромные труженики» пришлась нам очень кстати, ее даже на областном совещании отметили. У вас ведь все равно каникулы, с вами ведь ничего страшного не случится, если вы побудете здесь еще немного и поработаете у меня. А практика и вам полезна, согласитесь.

Согласиться я не могла. Во мне кипело возмущение, и в первый момент я крикнула, что уезжаю в Горький сейчас же, сегодня же, с первым автобусом.

– А ваше обещание?

– Плевать мне на обещание! Как вы со мной, так и я с вами. Вы поступили подло. И даже противозаконно – удержали чужие деньги.

– Вот вам ваши деньги, – сухо сказал редактор, бросая мне конверт. – Там и записка от ваших друзей. И поступайте, как вам будет угодно.

Вернувшись в свою каюту с намерением немедленно собирать вещи, я несколько успокоилась. Полежала немного на койке и постепенно увидела ситуацию в ином свете. Во-первых, я была теперь свободна и могла отправляться домой, когда захочу. Во-вторых, поведение редактора, хотя и подлое, было, в сущности, очень лестно для моего самолюбия. Он хотел таким образом удержать меня в городе! Значит, я ценный работник? Меня еще никто никогда не ценил за мои писания. В глубине души я прекрасно знала, что сочинения мои немногого стоят, но все равно, чувство было очень приятное. Злость на редактора сильно уменьшилась.