Книга Раху - Грегор Самаров

— Вы упорствуете в вашем неповиновении, — обратился он к заключенным, — и доставляете нашему господину горе применить к вам еще более строгое наказание.

Магомед-Вахид, бледный и измученный, только вздохнул, Бабур-Али, багровый от дикой злобы, грозил мучителям сжатыми кулаками. Амшад опять открыл свой ужасный ящик и достал оттуда два колпачка вроде наперстков полированной стали, которые состояли из металлических полосок, входящих одна в другую. Он подошел к Магомед-Вахиду, который, весь дрожа, с мольбой смотрел на него. Нагар держал руки сановника, а Амшад надел стальные колпачки на концы больших пальцев, прикрепил их стальным кольцом и, вновь повторив приказание набоба, начал постепенно стягивать винтом кольцо. Лицо Магомед-Вахида покраснело от страшных болей, он сжал губы, из его груди вырывались хриплые стоны. Амшад все крепче завинчивал винты, Магомед-Вахид судорожно подергивал руками, из-под колпачков потекла кровь.

Наконец он мертвенно-бледный повалился на подушки, руки его безжизненно повисли — он потерял сознание. Тогда Амшад остановился, отвинтил винты и снял колпачки.

Верхние суставы больших пальцев Магомед-Вахида оказались совсем раздавлены, ногти раздроблены, и кровь лилась ручьем.

— Палачи… убийцы! — закричал Бабур-Али, с немым ужасом смотревший на пытку. — Каждая капля его благородной крови будет свидетельствовать против вас перед Богом!

— Долг слуги исполнять веление господина, — Амшад спокойно вынул из ящика еще пару колпачков, — поэтому я и у тебя опять спрашиваю, Бабур-Али, желаешь ли ты исполнить приказание набоба?

— Никогда, презренный! — вскричал Бабур-Али, хватая цепи и стараясь обратить их в оружие, но Нагар быстро набросился на него, повалил и накинул на шею шнурок, мешавший всякому движению. Бабура-Али подвергли той же ужасной пытке.

Амшад удалился, а английские солдаты принесли жалкий обед заключенным и, убрав комнату, вышли в переднюю бледные и дрожащие.

Караульный офицер узнал, что произошло нечто возмутительное, он возобновил свой протест Импею, но также безуспешно. Раутон благодаря своему знанию азиатской жизни представлявший себе, что еще может произойти, послал гонца Гастингсу в крепость, но получил только краткий ответ, что должен во всем подчиняться распоряжениям сэра Элии Импея, так как по английским законам верховный судья один ответствен за все.

На третий день Амшад начал новую пытку: он велел крепко привязать ноги заключенных к стальной доске, вставил между пальцами фитили и зажег их… Пытка опять ничего не дала, так как верные слуги твердо стояли на своем. Сэр Элия послал гонца к Гастингсу и, когда он вернулся с запиской, отправился к княгиням.

В их помещении ничто не изменилось, они знали, конечно, через личных прислужниц, что Магомед-Вахид и Бабур-Али все еще содержатся под арестом, но прибытие посланных набоба оставалось скрытым для них, и они не думали, что Асаф-ул-Даула решится настаивать на своем требовании, видя их сопротивление. Обе равнодушно продолжали жить так, как жили годами. Азиатская вялость и упорство в принятом решении еще более присущи женщинам, чем мужчинам, поэтому сэр Элия застал бегум за обычными занятиями. Валие-ул-Даула играла в шахматы с красавицей Фаницей, а Фарад-эс-Салтанех слушала чтение черноокой Ради-Маны. Валие надменно кивнула на почтительный поклон верховного судьи, а Фарад едва взглянула на него полузакрытыми глазами.

— Высоким бегум известно, — сообщил сэр Элия, — что на имения Байзабада наложен штраф, чтобы постепенно набрать из доходов сумму, назначенную в уплату приговором суда, утвержденным его высочеством набобом.

— Я вам не верю, сэр, — возразила Валие, — что такой грабеж может быть одобрен сыном моего сына. Так низко не может пасть Асаф-ул-Даула, а если так, то он дал бы право своему народу свергнуть его владычество, поскольку человек, забывающий почтение к матери и бабке, недостоин управлять страной.

— Я не имею права осуждать действие его высочества, — ответил Импей. — Я считаюсь только с фактом и обязан как английский судья следить за исполнением приговора. Доходы с имений ваших высочеств не так значительны, как я предполагал. Чтобы набрать сумму штрафа, в уплате которого нам отказывают, придется сократить двор ваших высочеств, и я должен предупредить об этом высоких бегум. Я очень сожалею о подобной необходимости, равно как король. Асаф-ул-Даула и сэр Уоррен Гастингс, поэтому опять прошу ваших высочеств приказать выплатить означенную сумму.

— Вы не посмеете! — воскликнула Валие. — Пусть набоб, если действительно от него исходит это приказание, велит разрушить дом его матери, чтобы похитить из него казну, но пусть он также знает, что дух его отца призовет на него гнев Божий!

— Я только исполнил свой долг! — предупредил сэр Импей.

Он низко поклонился, но его поклон не удостоился ответа.

Вскоре настало время обеда княгинь. Они отправились в роскошную столовую, где сели на высокие золоченые кресла, а придворные дамы — на низенькие сиденья. Евнухи и прислужницы стояли тут же. Стол, уставленный великолепной посудой и убранный цветами, выглядел роскошно. Обеды и ужины бегум отличались обилием и разнообразием. У Валие такой подход к еде вошел в привычку, а Фарад-эс-Салтанех действительно высоко ценила кулинарное искусство и видела в нем единственное наслаждение своей одинокой жизни. Ради-Мана сияла крышку с золотого блюда, в котором обыкновенно подавалось любимое кушанье бегум — рис со всевозможными пряностями и крылья кур, откормленных лучшими маисовыми зернами и ароматическими травами.

Но она испуганно отшатнулась, увидев в нем только несколько ложек риса и одно-единственное крыло. Отлично приготовленное блюдо далеко не соответствовало обычной порции и не могло удовлетворить аппетита Фарад-эс-Салтанех. Ради-Мана оглянулась на подававшего евнуха. Тот пожал плечами и объявил, что поварам не выдали больше.

— Я не голодна, — бросила Валие, вспомнив слова судьи Импея. — Я не голодна, отдайте мою порцию моей дочери.

Фарад в несколько минут съела порцию, рассчитанную на младенца. Остальные блюда тоже составляли микроскопическое количество, едва достаточное для одного человека.

Валие проглотила несколько кусков, Фарад съела остальное, а придворным дамам пришлось ограничиться легким печеньем и вареньями, но при всей азиатской умеренности они едва утолили голод. Фарад-эс-Салтанех потребовала привлечь к ответу повара, но евнухи объяснили, что повар не виноват. Ему выдали по приказанию верховного судьи только ограниченное количество провизии, и он не мог приготовить больше. То же самое произошло и с шербетами. В стаканы налили всего несколько капель, и жажда бегум осталась так же неудовлетворенной, как и голод.

— Нас хотят взять голодом, — отметила Валие, — но им не удастся.

— Как ужасно! — простонала Фарад, собирая последние капли и крохи, тогда как Фаница и Ради-Мана грустно смотрели на пустые тарелки.

— Они не решатся идти дальше, когда увидят, что мы не испугались, — проговорила Валие.

Она кивнула, и евнухи убрали золотые блюда с обычной торжественностью, точно в них только что лежали роскошнейшие кушанья. Валие опять принялась за шахматы, а Фарад без удовольствия улеглась на подушки, чтобы слушать чтение. Но предположение Валие не оправдалось, ужин был еще скуднее обеда, Фарад опять все съела одна, а Валие и придворным дамам едва хватило по кусочку.