Книга Золотое солнце - Наталия Мазова

Он провел меня через внутренний дворик, у него здесь тоже квадратная яма, как у Гиляруса. Какая чума им в ямах с водой, не пьют ведь эту воду и не моются в ней?

Дальше у него был еще один дворик, поменьше. Вместо входа — арка. Они тут любят арки. Выиграют у кого-нибудь сражение, праздник справят, триумф называется, да и арку построят. Везде арки. У Тита Варвара ма-аленькая арочка. Настолько же меньше настоящей большой, насколько кошачья кучка меньше лошадиной. На больших арках у них солдаты с копьями, бабы с крыльями, не знаю, богини какие-то? Еще оружие грудами набросано. Обязательно этот их император — или здесь, или там. Такой торчок с венком на голове, вот он-то и есть император. У Тита Варвара на арке скотина бредет. Бык, баран, козел, осел, пес, петух. Жирная такая скотина, видно, как мышцы играют. Все — мужчины, понятно, снасти у них заметные. У козла на рогах венок... — вот и думай.

Дальше, за арочкой, у него ямы, бревна, железные стержни — все так ловко понавтыкано, чтобы руки-ноги работали, они это называют, Аххаш, «упражняться». И площадка, хорошая, ровная. Дал он мне оружие выбрать по руке, тупое, конечно, дал щит и на площадку выводит.

— ...вообще-то я люблю наших волчиц... — И смотрит на меня. Да мне-то что, кого он там любит, хоть бы он любил, как речной рак, задом загребать, какая мне, Аххаш, забота.

— ...не баловаться, конечно, с ними. Баловаться с ними не изящно, для этого существуют замужние матроны. — И опять на меня смотрит. Да хоть с деревянной лавочкой, Тит!

Он, не прекращая болтать, начинает работать. И работает Тит очень прилично. В чем-то лучше, чем Гилярус. В чем-то даже лучше, чем я. Легкий, гибкий. Имперский короткий меч — они тут любят очень короткие мечи — знает как свои пять пальцев. Одно мне не нравится: что он пляшет, ровно девки за ним смотрят? Что ноги выкручивает? Никого же нет, кому он все свои танцы показывает? Мало ему ложный удар нанести, он еще и выверт какой-то изображает... Напрасная трата сил. И болтает.

— ...я люблю купить десяток луп сразу, дать им вина, почитать перед ними стихи божественного Майориана... а если вот так? не достал... божественного Майориана или софизмы остроумного Тразимаха... а так? ага!.. Один раз попалась такая умница, я ей софизм о богах начинаю, а она мне его продолжает. Империя славится... бесполезно, Ма- лабарка!.. хорошо образованными шлюхами...

Неудобно молчать. Я спросил:

— Софизм о богах?

— О! Волк проявил вкус к мудрости! Овцы могут отдохнуть... В этом месте я должен был тебя оцарапать... если бы боевое... не вышло... жаль... О богах: я ничего не хочу о них знать, есть они или нет их. Почему?.. Сам вопрос не ясен, а жизнь слишком коротка, чтобы разбираться в таких неясностях. Я не Патрес Балк. Мне... боги не нужны... даже для приличия. Ты не желаешь отдохнуть?

— Нет.

— Ты прав! Не стоит прерывать такое наслаждение. Ведь не каждый день тебе предложат лучшего фехтовальщика Империи... — И подмигивает.

Не пойму: это он, что ли? Его мне предложили? Или это похвала: мол, лучший фехтовальщик Империи Титу сегодня достался?

— Воистину, изысканное занятие... Лучше, чем политика, которую так любит наш друг Гилярус... К тому же... нет, Волк, это я знаю... К тому же человек, способный проигрывать, теряет обаяние...

— Проигрывать?

— Не столь уж много он проиграл, а все же... Как ты ловок, мой милый волк... а все же Гилярус уже не столь высоко летает... проявил слишком много упорства... когда хотел отдать солдатам-ветеранам землю бывшего лжеимпера- тора Геродиана... эту землю у Констанция Максима проси ли люди повыше Гиляруса... просили для себя, а не для каких-то ветеранов... даже не думай, Волк, зря... Теперь Гилярус торчит в убогих Лабиях, а мы, кто попал вместе с ним под горячую руку... можно сказать, легко отделались... еще, может быть, вернемся в Мунд...

Он устал. Пот катит градом, я вижу, Аххаш. Болтать не надо было. И выверты строить. На мечах учат биться, потроха карасьи, чтобы убивать, а не чтобы представления показывать. Кое-чему меня учили с одним условием: мол, Малабарка Габбал, сын Кипящей Сковороды, брат Милькара, это должен видеть только тот, кому предназначена смерть. Это — секретное искусство. А когда я показал: вот, умею, запомнил — мне выжгли на лодыжке маленькую крысу. Смотри, мол, отдашь секрет — отдашь жизнь, боги ее живо заберут. Что мне теперь их темные боги? Но ведь убью Тита, хоть бы и тупым оружием. Мог бы убить уже не один раз, Аххаш. А он все пляшет. Гиляруса я не убил когда-то, хотя префект послабее Тита. Зато осторожен..,

— Ты даришь мне тонкое наслаждение, варвар...

А сам-то ты кто? Я чувствую, как в нем закипает раздражение. Ему не удовольствие от приличного рубаки вроде меня понадобилось. Он очумелый, этот Тит. Хотел просто забить меня, ан не вышло. И теперь уже точно не выйдет, весло в задницу.

— Знаешь ли, ты понравился тут многим, Волк... Глабр до вчерашнего вечера все на меня поглядывал, да на Корнелия Бревиса... потом... на тебя глаза выпучил...

— Мужеложец?

— У нас это называют «поклонник необычного».

Я захотел спросить: а остальные? Если они там все друг с другом спят, дела никакого, рыбья моча, не выйдет. Перессорятся. Тит Варвар нанес удар и чуть-чуть не добрался до моего колена. Сам виноват, меньше думать надо о всякой чуши. Как хочется ему, дураку, победить, даже зубы заговаривает!

— Глабр один такой в этерии... про Бревиса, правда, не знаю. Глабра никто не принимает всерьез...

Кончилось тем, что я дважды выбил у Тита меч и рассадил ему кожу на правом предплечье. Был бы клинок заточен, руку бы сбрил начисто. Он злой, как придонный брат, угрюмый, через силу улыбается. Благодарит: мол, как чудесно провел время, а я в нем чувствую грозу, и надо бы убраться отсюда, потому что вот-вот полыхнет, зачем мне ссора с человеком Гиляруса? Аххаш Маггот!

— Ах, милый Волк! Мой друг Малабарка. Жизнь скучна. В ней нет ничего по-настоящему ценного. Ведь человек — мера всех вещей. Существующих — что они существуют, несуществующих — что они не существуют... Когда я долго гляжу на какую-нибудь вещь, она перестает существовать, ибо мне вновь становится скучно, и вещь эта для меня уже несущественна. А значит, она не существует. То же можно сказать о людях и о любых занятиях человеческих. Все сделалось легче и неполновеснее. Нет, вещи не изменились с тех древних времен, которые так обожает наш друг Балк. Просто мы разучились чувствовать тяжесть вещей... Жизнь осталась, смысл исчез. Ты видишь какой-нибудь смысл?

— Долгий разговор.

Он не обратил внимание на мои слова. Сам с собой, что ли, разговаривает, акула драная?

— ...Драгоценно и полновесно лишь то, что внутри нас. Наши подвиги, наше изящество, наше искусство играть с судьбой. Мне, по правде говоря, не скучно только в компании с самим собой. Или с новой вещью, тяжесть которой еще не улетучилась, еще ощутима для моих ладоней... Но это ненадолго. Сегодня мне не было скучно, мой друг. Благодарю тебя.