Книга Избранница - Саманта Джеймс

— Тем не менее ты должна была сообщить мне о них. Судя по тому, что эти обмороки повторяются, все гораздо серьезнее, чем тебе кажется. Поэтому я вызову врача. Он, вне сомнения, сможет разобраться во всем и выписать какое-нибудь лекарство.

От захлестнувшей ее паники у Кесси потемнело в глазах. Она вскочила с кресла.

— Нет! — закричала она. — Мне не нужен никакой врач! И эти обмороки пройдут сами по себе, уверяю вас, как и плохое самочувствие! Все пройдет!

— Откуда ты можешь знать это, янки?

— Уверена, и все тут! Я уже себя прекрасно чувствую, честное слово!

Габриэль сощурился:

— Но ведь ты не можешь отрицать, что временами чувствуешь слабость. Если можешь объяснить мне причину, то так и сделай. Но немедленно, пока мое терпение не лопнуло!

Кесси потупила глаза. Кажется, ее снова загнали в ловушку.

Она медленно подняла голову.

— Это вовсе не болезнь, — проговорила она. Затем сглотнула, хотя во рту все мгновенно пересохло. — Я… беременна.

На его лице мелькнули оторопь и недоверие. Он смерил ее взглядом с головы до пят, словно хотел убедиться, что она лжет. Помолчав, процедил затем сквозь зубы:

— Ты уверена?

Его реакция совершенно убила ее, и она грустно кивнула.

— И как давно?

Кесси заколебалась. Когда же наконец открыла рот, то едва слышно выдохнула:

— Я не очень уверена в сроках. Кажется, около четырех месяцев.

Габриэль молчал. И это его молчание было сокрушительным ударом по ее нервам. В глазах у нее заблестели слезы. Ей потребовалась недюжинная храбрость, чтобы прошептать:

— Вы не рады?

В два огромных прыжка он оказался рядом с ней.

— Что-о? Ты предполагала, что я приду в восторг от этой новости? — Он повернул ее лицо к свету и уставился на залитое слезами лицо. — Твои слезы говорят сами за себя. Ты не больше меня рада этому!

Боль в груди стала просто невыносимой. О Боже, и он считает, что изучил ее вдоль и поперек! А сам и понятия не имеет, что творится у нее в душе!

Слезы комом застревали в горле. Она умоляюще подняла руку.

— Пожалуйста, Габриэль, не сердитесь.

— Не сердись, говоришь? — Он яростно сжимал и разжимал кулаки. В его глазах пылали адские огни. — Ты хотя бы понимаешь, что это значит? Это же исполнение заветной мечты моего папаши! И именно я осчастливлю его! Можешь быть уверена: он-то будет в полном восторге! Наконец у него появится долгожданный внук!

Он резко повернулся и, спотыкаясь, прошел к себе в спальню. Кесси, словно в трансе, двинулась вслед за ним, но застыла на пороге, глядя, как он бросает в чемодан вещи.

Он даже не взглянул в ее сторону. Но она видела, что он просто кипит от ярости. Сам воздух между ними накалился до предела. Лишь когда он пошел к выходу, она нашла в себе силы нарушить гнетущее молчание:

— Габриэль… вы уезжаете?

Он остановился. Всплеск холодной ярости в его глазах был больнее удара хлыста.

— Я еду в Лондон, чтобы твой вид не напоминал мне ежеминутно о собственном идиотизме. Она не сумела сдержаться:

— Куда? — Слова вырвались у не помимо воли, словно рыдание. — К вашей любовнике?

— Отличная мысль, янки! — Он смерил ее презрительным взглядом. — Боже, — выдавил он, — если уж было так необходимо связать себя по рукам и ногам женой, то почему мой выбор пал на тебя? И почему ты не оказалась бесплодной?

Он отвернулся и вышел. Дверь захлопнулась с такой силой, что стены задрожали.

Убитая горем, Кесси разрыдалась. Ничто не могло бы ранить ее больше, чем эти слова. Все внутри у нее сжалось… и умерло. Сама душа, казалось, умерла. Но ведь она знала, что именно так он и отреагирует! Да, знала… и страшилась этого.

Храбрость окончательно покинула ее. Она рухнула на пол, жить ей было больше незачем, сердце было разбито вдребезги.

О, какая же она была идиотка! Полная! Наивная дурочка! Даже хуже! Совершенно сознательно дурачила сама себя столько времени!.. Габриэль не испытывал к ней ни малейшей нежности, никакой теплоты и понимания. И не собирался защищать ее. Но больше ей незачем обманывать себя.

Она любила его. Несмотря на его злость, равнодушие… Любила его.

И всегда будет любить.

Глава 20

Хотя ночь подходила к концу, толпа гостей в элегантной бальной зале лорда Честерфильда лишь слегка поредела. Габриэль был среди тех, кто провел здесь уже несколько часов. Он пил. Беседовал. Развлекался. Смеялся.

Кружа леди Сару в танце, он смотрел на ее улыбающееся лицо. Слушал ее непритязательную болтовню, но мысли его находились за тридевять земель. Да и видел он не леди Сару, а совсем другой образ… с волосами цвета золотого рассвета, глазами чистыми и яркими, как топаз, и губами такими мягкими и сладкими, какими бывает спелый сочный плод…

И все это время в нем бурлили самые противоречивые эмоции. Замешательство. Бешенство, Боль. Раздражение. И… что-то еще.

Раскаяние.

Он вздрогнул и понял, что танец закончился. Леди Сара коснулась его плеча:

— Я уже устала от этого шума и толчеи. Может быть, поедем ко мне, в более спокойную обстановку?

Глаза женщины зазывно сияли. Соблазнительная улыбка больше, чем слова, выдавала истинный смысл приглашения. Но Габриэля она не очаровала, не зажгла и не подтолкнула к решительным действиям.

— Боюсь, уже слишком поздно, миледи, — пробормотал он, не сводя с нее глаз. — А потому вынужден отказаться от столь лестного предложения.

Она поняла его невысказанную мысль и лишь вздохнула Но он знал, что она недолго оплакивала потерю его в качестве любовника, быстро найдя ему замену. Он поцеловал на прощание кончики ее пальцев и взглянул в сторону:

— Кажется, ваш следующий партнер по танцу уже идет сюда.

Он поклонился, попрощался с хозяином и вышел.

Грызущее его беспокойство усилилось, стоило лишь сбежать по каменным ступеням особняка. Он решил пройтись пешком, чтобы развеяться.

На улице не было ни души, кругом царил туман. Полы длинного плаща то и дело обвивались вокруг ног. Шаги гулким эхом отдавались на пустынной улице.

Если уж было так необходимо связать себя по рукам и ногам женой, то почему мой выбор пал на тебя?

Святой Иисусе! Неужели он правда сморозил этакую чушь? Что за дьявол вселился в него?

И почему ты не оказалась бесплодной?

Каждое слово вонзалось в мозг, словно гарпун. И поворачивалось круг за кругом, причиняя такие муки, какие и не снились грешникам в аду. И лишь тогда до него докричался голос совести. Как ты мог быть таким жестоким? Нет… не просто жестоким. Намеренно жестоким.