Книга На грани - Никки Френч

По лицу покатились слезы. Совершенно неуместные на людной торговой улице. Зак обнял меня и поцеловал в макушку. Иногда он бывает очень мил. Вытащив из кармана пачку белоснежных салфеток, он протянул ее мне. Я вытерла лицо и высморкалась.

— Надо было сказать мне.

— Ну и что бы ты сделал?

— Что-нибудь, — ответил он. — Прогнал мысли о смерти. До рождения ты была мертва миллионы, миллиарды лет. Но ведь думать об этом не страшно?

— Нет.

Меня кто-то взял за локоть. Линн.

— Линкс хочет видеть вас немедленно.

— А в чем дело?

Линн пожала плечами:

— Просто он хочет вас видеть.

* * *

В полиции мне явно сочувствовали. Меня провели сразу в чей-то кабинет, отгороженный от общей большой комнаты, заставленной столами. Принесли чай и печенье на блюдечке, пообещали, что Линкс сейчас подойдет. Я успела сделать всего пару глотков. Линкса сопровождал Камерон. Оба были очень серьезны и держались официально. Камерон сел на диван, Линкс — за стол. Значит, это его кабинет.

— Вам принесли чаю? — спросил он.

Я подняла чашку. О чем тут спрашивать?

— Я хотел сразу поговорить с вами, — продолжал он. — Мы допросили Морриса Бернсайда и вычеркнули его из списка подозреваемых.

Кабинет поплыл перед глазами, меня затошнило.

— Что?!

— Уверяю вас, мы поступили правильно.

— Но почему так быстро?

Он извлек из кармана скрепку. Разогнул ее, потом попытался придать ей прежнюю форму. Я как-то пробовала — не получилось. Зато он был занят и имел полное право не смотреть мне в глаза.

— Доктор Шиллинг сообщила, что вам известно о двух других убийствах, проходящих по этому делу. Анализ писем показал, что вам угрожает тот же человек, который убил Зою Аратюнян и Дженнифер Хинтлшем. Мы располагаем не только письмами. — Линкс говорил, словно превозмогая боль. — Нам известно, что убийца перенес предмет, принадлежащий миссис Хинтлшем, в квартиру мисс Аратюнян, чтобы... сбить нас со следа. — Он снова согнул скрепку. — В то утро, когда погибла Зоя Аратюнян, Моррис Бернсайд находился в Бирмингеме, на конференции по информационным технологиям. Он распоряжался на стенде, участвовал в презентациях. Мы нашли множество свидетелей, которые подтвердили, что он провел на конференции весь воскресный день.

— И никуда не отлучался?

— Ни на минуту.

— Как он отреагировал на расспросы?

— Конечно, удивился. Но вел себя вежливо и охотно помогал нам. Приятный молодой человек.

— Он злился?

— Ничуть. Мы не упоминали, что услышали о нем от вас.

Я поставила чашку на стол.

— Оставить ее здесь?

— Да, конечно.

Пора было уходить. Меня выжали как лимон. А я-то обрадовалась. Но радости быстро пришел конец. У меня наворачивались слезы. Я слишком устала.

— А я думала, уже все... — пробормотала я.

— С вами ничего не случится, — пообещал Линкс, не глядя на меня. — Наблюдение не снято.

Я поднялась и побрела к двери как в тумане.

— Поймите, Надя, это хороший результат. Мы вычеркнули из списка еще одного подозреваемого. Это прогресс.

Я обернулась:

— Что?

— Одним подозреваемым меньше.

— Осталось всего шесть миллиардов, — в тон ему продолжала я. — Ну, женщин и детей отбросим. Значит, два миллиарда. Минус один человек.

Линкс поднялся.

— Стадлер проводит вас.

Меня пришлось вести под руку, почти нести. По пути Стадлер остановился в длинном безлюдном коридоре.

— Как ты? — спросил он.

Я что-то простонала.

— Нам надо увидеться.

— Что?

— Я постоянно думаю о тебе. Хочу тебе помочь, Надя. Я нужен тебе, а ты — мне. Да, ты мне нужна. — Он коснулся моей руки.

Я вдруг осознала, что он делает, снова застонала и стряхнула с плеча его ладонь.

— Не трогай меня! — воскликнула я. — Больше никогда ко мне не прикасайся!

Глава 17

Страх взыграл во мне. Парализовал ноги, тугим клубком засел в животе. Я забралась в постель и уставилась в потолок, стараясь ни о чем не думать. Только не думать. Всего несколько часов надежды. А что дальше? Что теперь, когда вернулась к тому же, с чего все началось неделю назад? Мне казалось, что прошли месяцы и годы, унылая и ужасная эра страха. Я засыпала, просыпалась и опять засыпала беспокойным сном, близким к бодрствованию, где сновидения колышутся, как водоросли под водой. Темнота сменилась сумерками, потом небо за окном опять стало серым. Я лежала и прислушивалась к щебету птиц. Посмотрела на часы. Половина седьмого. Укрылась одеялом с головой. Что же мне делать?

Сначала я позвонила Заку. Его голос был сиплым после сна.

— Зак, это я, Надя. Прости, что разбудила. Оказалось, это не он. Не Моррис. У него алиби.

— Дерьмо, — выпалил Зак.

— И я так думаю. Что мне делать? — Я расплакалась. Слезы жгли кожу, затекали в рот, скапливались где-то на шее.

— А это точно?

— Они уверены, что он не виноват.

— Вот дерьмо... — Я поняла, что ему нечего добавить.

— Я проиграла, Зак. Он до меня доберется. Я не выдержу. Это невыносимо. Все бессмысленно...

— Нет, выдержишь, Надя. Ты сможешь.

— Нет. — Я вытерла рукавом ночнушки залитое слезами, распухшее лицо. Болело горло. — Не смогу.

— Выслушай меня. Ты смелая. Я в тебя верю.

Он твердил: «Ты смелая, я в тебя верю», а я рыдала, шмыгала носом и повторяла: «Да нет же! Нет, не справлюсь!» Как ни странно, твердя одно и то же, я постепенно успокоилась, перестала возражать. Я даже хихикнула, когда Зак божился, что я доживу до ста лет. Он взял с меня обещание приготовить хоть какой-нибудь завтрак. Сказал, что позвонит через час и проверит, а потом мы увидимся.

Я послушно поджарила лежалый хлеб и съела тост с большой чашкой черного кофе. Потом долго сидела в кухне и смотрела в окно. Мимо шли люди, а я думала: а вдруг это он? Вон тот, в бейсболке и широченных штанах, подобравший губы в неслышном свисте. Или другой — в наушниках, с тявкающей шавкой на поводке. Или третий, с жидкой бородкой и редеющей шевелюрой, сгорбленный, в стеганом анораке, несмотря на августовскую жару. Убийцей может оказаться кто угодно. Каждый из них.

Я старалась не думать о Дженни. Стоило мне вспомнить про ее посмертные фотографии, к горлу подступала паника. Раньше убийца представлялся мне неясной, призрачной угрозой, абстрактной и почти нереальной. Но ничего абстрактного не было в спокойном лице Зои или в изувеченном трупе Дженни, и во мне понемногу начинала поднимать голову пока еще робкая ненависть к убийце: потаенное, но стойкое чувство. Я сидела за кухонным столом и следила, как оно обретает форму. Убийца — не облако, не тень, не гнусная вонь в воздухе, которым я дышу. Он человек, который уже убил двух женщин и угрожает убить меня. Он — мой враг.