Книга Дела семейные - Рохинтон Мистри

— Послушай меня, Джехангла. У твоих приятелей — христиан христианские имена, у твоих приятелей-индусов — индусские. А ты парс, поэтому у тебя персидское имя. Гордись им, а не выбрасывай, как старый башмак.

— Как старый сапате, — не утерпел Джехангир.

— Хотя, по совести говоря, мы нынче ничего не можем позволить себе выбросить.

Почуяв возвращение неприятной денежной темы, Джехангир затревожился и перестал жевать.

Мама спросила:

— В чем дело, обед не нравится?

— Обед вкусный, — ответил он и заработал челюстями.

— Ты говорил папе, что искал в шкафу?

Джехангир оцепенел от страха и еле мотнул головой.

— Что тебе там понадобилось, безобразник?

— Хотел взглянуть на твои письма, — ответила за него мать, — на канадскую переписку.

Джехангир пришел в себя — будто водой спрыснули, подумал он. Понятно, почему мама заговорила о письмах, ей тоже хочется продлить хорошее настроение отца.

И после обеда он попросил отца рассказать про переписку.

* * *

История иммиграции существовала в двух частях: как мечта и как реальность. Но с годами мечта о благоденствии, доме, машине, проигрывателе компакт-дисков, о компьютере, чистом воздухе, снеге, озерах, горах, о хорошей жизни потускнела, поскольку ей не суждено было сбыться. Эта часть почти сошла на нет. Ее компенсировало разрастание второй части, которая теперь составляла всю историю, начинавшуюся с письма, которое написал Йезад в Верховную комиссию Канады, заявляя о своем желании эмигрировать с семьей, в те времена состоявшей из Роксаны и трехлетнего Мурада.

— Ты все это уже слышал, — отговаривался Йезад.

— Но ты никогда не читал нам это письмо, папа, — не отставал Джехангир.

— Мне кажется, читал.

— Я, например, с удовольствием послушал бы, — сказал Нариман.

— Ну, хорошо.

Йезад подошел к шкафу, выдвинул ящик, и пользуясь случаем, наугад рассовал остатки своего лотерейного выигрыша по пяти конвертам.

Вернувшись в большую комнату, он выбрал из пачки писем то, которое все желали послушать.

Листая исписанные страницы, он пояснил, что, когда много лет назад обдумывал, как составить бумагу в канадское представительство, ему пришло в голову, что поскольку он не инженер, не медицинский работник, не техник — иными словами, не имеет специальности, пользующейся в Канаде высоким спросом, то письмо должно, на свой лад, заменить отсутствующие у него ученые степени и дипломы. Письмо должно заставить Верховного комиссара Канады исполниться вниманием и отметить, что обращается к нему человек, достойный его страны. Слово обладает силой воздействия, силой слова совершались большие деяния, словом выигрывались войны. Несомненно, язык Черчилля, Шекспира и Мильтона, воспламененный благоразумием и страстью в правильной пропорции, способен помочь ему получить простую иммиграционную визу.

И Йезад сочинил хвалебную песнь Канаде, ее географии, повергающей в трепет, ее людям, ее месту в мире, необыкновенной щедрости ее мультикультурной политики, политики, которая в красоте своей мудрости не требует от человека отказа от старого, прежде чем допустить его к участию в новом. Он написал, что, хотя много говорится об американской мечте и об Америке как о плавильным тигле, это, по его мнению, скорей вызывает кошмарные ассоциации, ибо этот грубый образ более уместен при серном описании адского пламени, нежели земли обетованной. Нет, мозаическое видение канадской мечты несомненно стоит куда выше, мозаичность требует воображения, терпения и артистизма, той эстетичности, которая отсутствует в брутальности огненно-кипящего котла.

Он сделал паузу.

— Сейчас это звучит так высокопарно.

— Читай, папа, — потребовал Джехангир, — это письмо с половинкой.

Йезад засмеялся, перевернул страницу:

— «Щедрость канадской мечты отводит место каждому, она допускает многообразие языков, культур и народов. В готовности Канады постоянно определяться заново на основе включения нового и заключается ее величие, ее обещание, ее надежда.

Моя семья и я, мы хотим участвовать в воплощении этой мечты. Мы верим в ее благородство и хотим прожить жизнь в обществе, которое намеревается стать светочем для всего мира.

Я мечтаю о том, что вскоре настанет день, когда моя семья навеки покинет эту землю разочарований и будет жить в стране, где превыше всего ценится такая добродетель, как сострадание, где ограничивается и искореняется человеческое себялюбие, где компромиссу отдается предпочтение перед конфронтацией и где взращивается цветок гармонии.

Больше всего я мечтаю о том, что вскоре настанет день, когда моя жена, мой сын и я сможем, подняв головы к канадским небесам, всем сердцем пропеть: “О, Канада”».

Письмо заканчивалось обычными практическими подробностями, которые Йезад не стал читать.

— Боже, — вздохнул он, — неужели это я писал всю эту наивную чепуху?

— Отчего же, — сказал Нариман, — прекрасное письмо, полностью отвечающее той цели, которую было призвано достигнуть. Соответствующее моменту…

— Поверите, я провел полтора месяца в тяжких трудах, сочиняя его. Я писал, переписывал и снова переписывал, сходил с ума из-за каждой запятой, одно вставлял, другое вычеркивал, прежде чем решился отправить письмо в Дели. Потом в течение трех месяцев чертово представительство Канады отвечало молчанием. Я уж стал думать, не написал ли я нечто обидное для канадцев. Это эхо речи Мартина Лютера Кинга — вдруг им не понравилось, что я прошу разрешения выехать в Канаду, а цитирую американского героя. Может быть, надо было порыться и найти канадскую цитату. Или, может быть, я слишком резко отозвался о плавильном тигле Америки, показался им радикалом, одним из тех, кто ненавидит Америку, но будет возмущать спокойствие и в Канаде. Или в письмо вкралась нотка нелояльности по отношению к Индии? Я-то как раз хотел избежать этого.

Наконец приходит ответ. Угадайте какой, чиф, — стандартное письмо в две строки: прилагается анкета и указания по ее заполнению. Все. Взгляните, вот фотокопия.

— Я до сих пор не могу понять, как эти люди могли игнорировать такое письмо? — сказала Роксана.

— Бюрократия, — ответил ей Нариман. — Са… са… самый страшный враг человечества.

— Совершенно верно, — согласился Йезад, обменявшись быстрым взглядом с Роксаной: оба отметили запинку в речи Наримана. — Заполнил я их анкету, но особых надежд у меня уже не было. Если мое письмо не произвело впечатления, то чем еще я могу повлиять на их решение? Ничем.

Вообразите мое изумление, когда еще через полгода меня пригласили на собеседование. Я опять загорелся, потому что представительство Канады никогда не вызывает на собеседование заявителей, если не рассматривает их как возможных кандидатов. А пригласили всю семью, не только меня.