Книга Неугомонная - Уильям Бойд

Ева услышала голос Ромера, голос своего возлюбленного так отчетливо, как будто он стоял рядом с ней: «Никогда не нужно недооценивать удивительную находчивость нашей мисс Далтон, а?»

И тут только до нее все дошло окончательно. Ева наконец поняла, что удалось разглядеть Моррису. Она не могла видеть всю картину, не могла понять, каким образом планировалось завершить игру, но она поняла из разговора с Ромером у квартиры бедного погибшего Морриса, что Лукас, посылая ее на задание в Лас-Крусис, точно знал одно: Ева не передаст «товар», не проверив его. Он знал ее, он был абсолютно уверен в том, что она сделает в этой ситуации. У Евы зарделись щеки от стыда, когда она поняла, насколько легко ее можно было «просчитать», насколько точно ее можно было запрограммировать и поставить в соответствующее место плана. «Но почему я стыжусь?» — размышляла она, слегка сердясь на себя. Ромер знал, что Ева никогда не станет курьером, который автоматически будет выполнять только то, что ему приказано заранее — именно поэтому он и выдвинул ее кандидатуру для этого задания. В Пренсло было то же самое — она вела себя инициативно, принимала решения сообразно ситуации, правильно оценивала обстановку. Как и в случае с Мэйсоном Хардингом. У нее в голове все завертелось: до этого Лукас как бы испытывал ее, оценивал, как она вела себя в различных обстоятельствах. И не пустил ли Ромер сам за ней ищеек из ФБР, будучи уверен, что Ева уйдет от них — чтобы подобным образом зародить в ней подозрения? Она почувствовала, что ее переиграли так, будто она сидела за шахматной доской с гроссмейстером, который всегда просчитывает на десять, двадцать, тридцать ходов вперед. Но для чего Лукасу Ромеру было нужно, чтобы она умерла?

Добравшись до бруклинской квартиры, Ева сразу направилась в туалет и сняла со стены аптечку. Затем вынула из стены за ней свободный кирпич и достала паспорт на имя Марджери Аллердайс и немного денег: у нее было скоплено триста долларов. Повесив аптечку на место, она задумалась.

— Нет, Ева, — сказала она вслух.

Она должна была запомнить это — и никогда не забывать — она имела дело с Лукасом Ромером, человеком, как оказалось, великолепно знавшим ее. Ева села, ее почти мутило от мысли, которая только что пришла ей в голову: Ромер хотел, чтобы она убежала, он ждал, чтобы она убежала — было бы гораздо проще разделаться с ней, если бы она была в бегах, далеко от дома. «Поэтому подумай, — убеждала она себя, — подумай дважды, подумай трижды. Посмотри на все глазами Ромера — оцени его знания и мнение о тебе, Еве Делекторской, — а затем поступи так, как он не ожидает».

Она рассуждала так: Ромер не поддался соблазну и не ответил на ее откровенное приглашение провести ночь вместе мгновенно. Он знал, что она подозревает его. Он знал, что Ева не поверила в то, что Моррис покончил с собой. Он, возможно, понял также, что это произошло в ту секунду, когда она появилась в коридоре у квартиры Морриса, и поэтому его предложение встретиться в десять было явным намеком на то, что ей следует бежать. Неожиданно Ева поняла, что у нее нет времени на размышление: ни часа, ни получаса — у нее вообще не осталось времени.

Ева немедленно покинула квартиру, предположив, что Ромер, возможно, знает ее адрес. Но, подумав, она решила, что это невозможно, и, уже идя по улице, убедилась, что за ней никто не следит. Она просунула паспорт Ив Далтон сквозь решетку водосточного люка и услышала тихий всплеск где-то внизу. Теперь она звалась Марджери Аллердайс. Конечно, Ромер знал это имя. Он знал все вымышленные имена, которыми сам и снабдил своих агентов, поэтому имя Марджери Аллердайс должно было довести ее только до какого-то места.

«Но до какого?» — думала Ева, спеша к станции метро. У нее было всего два варианта: на юг в Мексику или на север в Канаду. Размышляя об этом, она обнаружила, что прикидывает, чего ожидает от нее Ромер. Ева только что прибыла с мексиканской границы. И что же он предположит: что она направится назад или поедет на север, в обратную сторону? Она увидела проезжавшее мимо такси и остановила его взмахом руки, попросив водителя довезти ее до Пенн-стэйшн. «На юг, а там — в Мексику». Это решение казалось самым лучшим: Ева знала, как и где пересечь границу.

В такси она продолжала обдумывать подробности этого плана. Поезд — правильно ли воспользоваться им? Ромер вряд ли предположит, что она сядет на поезд: слишком очевидно, слишком легко проверить, и в поезде легче всего попасть в западню. Нет, Ромер подумает об автобусе или машине. Поэтому поезд мог фактически сэкономить ей какое-то время. Пересекая Ист-Ривер в сторону светящихся башен Манхэттена, она понимала, что только такой путь спасет ее. Ева Делекторская против Лукаса Ромера. Будет нелегко — хотя бы потому, что он сам учил ее: все, что она знала, так или иначе было вложено в нее Ромером. Поэтому она должна была обратить его собственные методы, его собственные маленькие хитрости и приемы против него самого… «Мне бы сейчас чуть больше времени, — подумала она со слабой надеждой, — день или два форы, этого было бы достаточно, чтобы замести следы, затруднить ему преследование…» Ева свернулась калачиком на заднем сиденье такси. За окном стоял холодный ноябрьский вечер. «Немного мексиканского солнца — это было бы неплохо. Или бразильского солнца». И тут Ева поняла, что нужно ехать на север. Она наклонилась к водителю и постучала его по плечу.

На вокзале Гранд-Сентрал Ева купила билет до Буффало (двадцать три доллара), протянув в кассу две двадцатки. Кассир отсчитал сдачу и дал ей билет. Ева поблагодарила, отошла и подождала, пока он обслужит еще двух клиентов, после чего вернулась к кассе, влезла без очереди и заявила:

— Это сдача с сорока, а я дала вам пятьдесят.

Что тут началось! Кассир — мужчина средних лет с таким широким пробором посредине, что, казалось, он был специально пробрит — был возмущен и не собирался возвращать деньги. Был вызван помощник менеджера; Ева потребовала начальника вокзала. Очередь, стоявшая к кассе, начала роптать. Кто-то крикнул:

— Леди, поторапливайтесь!

Ева обернулась к очереди и громко сказала, что ее обсчитали на десять долларов. А затем заплакала, и помощник менеджера увел ее в офис, где она почти моментально успокоилась и заявила, что свяжется со своими адвокатами. Ева настояла на том, чтобы записать фамилии помощника менеджера (Энрайт) и кассира (Стефанелли), и предупредила, что они оба еще о ней услышат: коль уж на Центральном вокзале начали грабить своих невинных клиентов, то это им даром не пройдет.

Ева шла по огромному вестибюлю вокзала, весьма довольная собой. Удивительно, как легко ей удалось заставить себя заплакать по-настоящему. Она прошла к самой дальней кассе и купила другой билет, на этот раз — до Барлингтона. Последний поезд туда отходил через три минуты — она побежала по пандусу на платформу и вскочила в вагон за тридцать секунд до отправления.

Ева села на свое место и, глядя в окно на то, как мелькают огни пригородов, попыталась представить себе ход мыслей Ромера. Что бы он подумал о суматохе на вокзале Гранд Сентрал? Он, конечно, догадался бы, что все инсценировано — это был старый учебный прием, направленный на то, чтобы специально привлечь к себе внимание: ты устраиваешь шум, покупая билет до канадской границы, поскольку ты точно туда не едешь. Но Ромер не должен был «купиться» на это — слишком просто — он совсем не станет теперь смотреть в южную сторону. «Нет, Ева, — скажет он сам себе, — ты не поедешь ни в Эль-Пасо, ни в Ларедо — ты пытаешься заставить меня думать как раз об этом. На самом деле ты направишься в Канаду». Ромер интуитивно почувствует двойной блеф, но потом — поскольку «нельзя недооценивать удивительную находчивость Евы Делекторской» — его начнут терзать сомнения, он станет думать: «А что если это тройной блеф? Ева хочет, чтобы я думал именно так, чтобы решил, будто она собирается в Канаду, хотя на самом деле едет на юг — в Мексику». Ева надеялась, что не ошиблась: ум Ромера был достаточно изощренным — будет ли ее четырехкратного блефа достаточно, чтобы провести его? Она очень надеялась, что да. Он внимательно прочтет пьесу и подумает: «Да, зимой птицы летят к югу».