Книга Лучшее лето в ее жизни - Лея Любомирская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он мечется по магазину, как беспокойный дух, задирает клиентов и ругается с поставщиками.
Когда Вашку обижается на Шику, Шику лучше не трогать – укусит.
Когда Шику обижается на Вашку, Вашку становится медлительным и печальным.
Он сидит в углу за кассой, как большая тряпочная кукла, на вопросы отвечает с опозданием и невпопад.
Когда Шику обижается на Вашку, с Вашку лучше не разговаривать – все равно бесполезно.
* * *
Когда Шику обижается на Шику, он никогда не дотягивает до перерыва.
Шику оставляет вместо себя Родригу или Родолфу, а сам убегает.
Дома Шику повязывает передник и начинает варить, жарить и печь любимые Вашкины блюда.
Когда Шику обижается на Шику, на обед бывает калду верде, фрикассе из кролика и профитроли с горячим шоколадом.
Когда Вашку обижается на Вашку, он сидит в магазине всего пару часов.
Вашку оставляет вместо себя Инеш или Ану Лизу, а сам плетется домой.
Дома Вашку вытаскивает из ящика стола пасту для чистки серебра и начинает начищать драгоценные Шикины кубки.
Когда Вашку обижается на Вашку, к обеду все кубки начинают сиять собственным светом.
* * *
Когда Шику приносит Вашку дымящиеся тарелки, Вашку протирает запотевшие очки и прерывисто вздыхает.
Когда Вашку выстраивает перед Шику сияющие кубки, Шику всплескивает руками и вопит: «Ну старик, ты дал!»
Вашку и Шику часто обижаются друг на друга.
Потому что – а как бы иначе они могли часто мириться?
– Я пойду, ладно? Мне завтра рано вставать.
– А ты не вставай.
– Не могу. Это ты человек свободный, хочешь, встаешь, не хочешь – не встаешь. А у меня работа.
– Ничего ей не сделается, твоей работе.
– Работе, может, и ничего, а вот зарплате…
– Да ну ее к черту, твою зарплату! Хочешь, я тебе буду зарплату платить? Невозможно же, только что пришла и уже опять бежишь.
– Ты смеешься! Какое только что? Я у тебя с четырех, а сейчас уже смотри сколько.
– Ну как хочешь.
– Ага, правильно, теперь надуйся.
– Я не дуюсь.
– Конечно-конечно. Это я дуюсь. Пойду я, ладно? Люблю тебя.
* * *
– Ну как тебе?
– Хорошая девочка…
– Какой-то у тебя голос неуверенный.
– Нет, почему? Правда, хорошая… Живенькая такая…
– Мам!
– А что я такого сказала?! Я сказала – хорошая девочка! Ты ее любишь?
– Люблю.
– Ну и женись.
– Она же тебе не нравится.
– С чего ты взял?! Нет, ну с чего ты взял?! Просто у меня от нее чуть-чуть голова закружилась. Это уже возраст, видимо. В свое время твоя бабушка, папина мама, тоже про меня говорила, что я живенькая… Кстати, ты с папой разговаривал?
– Пытался. Молчит.
– Ну и ладно. Не расстраивайся. Ты же знаешь, он в последнее время не особенно разговорчивый. А девочка хорошая. Правда хорошая. Цветущая такая…
* * *
– …притащил меня в сад камней. Показывает на круглый такой валун, типа мраморного, – это, говорит, мама, серый большой – папа, а возле беседки, говорит, – бабушка, дедушка и тетя… я, говорит, очень хочу, чтобы вы друг другу понравились. Я говорю, ты шутишь, да? А он – почему это? Я смотрю – правда, не шутит. Я чуть не уписалась от страха. Нет правда! Вот тебе смешно, а ты представь, что это тебя позвали с семьей знакомиться, ты приходишь, а там камни! Я решила, что он маньяк сумасшедший. Как пристукнет еще! В общем, что-то наврала про работу, камням поулыбалась как дура и сбежала. Ну прекрати смеяться! Не ерошь мне волосы! Не ерошь! Ну ма-ма! Ну я ж просила!..
Роза выпутывает из волос ветку акации и щелкает ее по листьям.
– Не ерошь мне волосы, я сегодня полдня их укладывала.
Акация тихонечко шелестит. Роза тяжело вздыхает.
– Люблю, да. Но жить с камнем? Как-то это… ненормально, что ли.
Диниш паркуется в крохотном заросшем тупичке за таверной сеньора Амброзиу, выходит из машины и с удовольствием принюхивается. Из таверны пахнет жареной рыбой, дешевым вином и еще чем-то сладким и теплым, а может быть, кисловатым и свежим, отчего Динишу становится уютно и сонно, как всегда, когда он приезжает домой. Он обходит таверну и заглядывает в зал. Время уже необеденное, поэтому таверна пуста, только в уголке за маленьким столиком сидит, пригорюнившись, дона Деолинда. Перед ней стоит пузатенькая некрашеная глиняная тарелка с дымящимся супом, но дона Деолинда не ест, а задумчиво гоняет ложкой плавающий в супе кружок копченой колбасы.
Несколько секунд Диниш молча смотрит на нее, потом решительно отводит в сторону занавеску из нанизанных на веревочки бамбуковинок.
– Добрый день, тетя Деолинда!
– Диниш! – Дона Деолинда вскакивает из-за стола и быстро идет через зал к улыбающемуся во весь рот Динишу. Ложку она от радости и неожиданности сунула в карман халата.
– У матери-то уже был? – спрашивает дона Деолинда. Диниш набрал полный рот ледяного лимонада, который тетя принесла из подпола, поэтому только мотает головой.
– Сейчас, – наконец говорит он, – допью и поеду. Я хотел позвонить и предупредить. Но у вас же ни у кого нет телефона.
– А нам не надо, – дона Деолинда улыбается и треплет Диниша по волосам. – Это вам там, в городе, нужны все эти игрушки. А нам здесь зачем?
Диниш машет рукой – ладно, мол, ладно, сто раз уже обсуждали – и встает.
– Ладно, тетечка. Поеду я. Как бы мама никуда не ушла, пока я тут сижу.
– Куда ж она может пойти? – изумляется дона Деолинда и тоже встает. – Только сюда, но это вряд ли, она у меня позавчера была.
* * *
Диниш толкает калитку. Навстречу ему с громким лаем бросается небольшая черно-белая собака. Диниш присаживается на корточки, и собака с разбегу лижет его в нос. Диниш смеется, опрокидывает собаку на спину и чешет ей живот. Совершенно счастливая собака извивается и подставляет Динишу пыльные мохнатые бока.
– Я так и знала, – говорит, выходя из дома, дона Жасинта, – что ты ездишь не ко мне, а к собаке!
* * *
– Ну мам! – Диниш поднимается с маленького диванчика и начинает ходить по комнате. – Я все понимаю, правда. Но ты не можешь продолжать жить одна!
– Переезжай ко мне, – спокойно парирует дона Жасинта. Она сидит на жестком деревянном стуле – очень прямая спина не касается спинки стула – и быстро-быстро обвязывает кружевами белоснежную квадратную салфетку.
