Книга Маленькая хня. Рассказы и повести - Лора Белоиван

И я не помню, с чего вдруг у меня возникло ужасное желание напиться. Думаю, исключительно потому, что в тех обстоятельствах его невозможно было реализовать. Алкоголя на судне не было. Купить его на чукотском берегу можно было, продав пароход.

А я вообще до этого не напивалась. А тут решила: напьюсь, и все.

А напиваться на борту судна, тем более в рейсе, преследовалось по закону Министерства морского флота. За это увольняли. Минимум — лишали визы. Да и нечем, говорю же, было.

О том, что я обязательно нажрусь на свой ДР, еще за месяц знал весь экипаж, включая капитана и старпома. Я озвучивала этот факт, как свершившийся, по три раза на день. Мне никто не верил, в том числе и Машка, с которой мы вместе угодили в этот завоз.

Дураки. Если чего-нибудь сильно хочешь, оно сбывается.

Десять бутылок «Белого аиста» у меня появилось. ДЕСЯТЬ.

Два пакета — по пять «аистов» в каждом — мне подарили пассажиры. Они упаковали их так, что в процессе передачи и транспортировки ничто не звякнуло и не булькнуло.

Пассажиры — нечукотская семья из трёх людей (мама, папа и пятилетний мальчик) вышли в Нешкане: им-то можно было на плашкоуте, потому что никогда прежде пассажиров не размазывало между баржей и бортом судна. Они вышли в чукотском Нешкане, потому что там жили. У них там был дом, в который они возвращались из отпуска. Доставить их из Анадыря в Нешкан взялся наш капитан, не предоставивший им, впрочем, никаких гарантий насчет где поспать: из-за допштата на пароходе не было ни одной свободной каюты. Семья устроилась на диване в кают-компании, страшно мучаясь, и я предложила несчастным перебраться ко мне. Мама и папа спали на моей кровати, я спала на диване, а дитё уложили в два пристыкованных друг к другу кресла. Я не рассчитывала на благодарность — мне просто было скучно; но она последовала. Перед спрыгиванием на плашкоут мама сказала:

— Лора, проси чего хочешь. Я работаю заведующей складом товаров народного потребления. Так что, если тебе нужен польский кухонный гарнитур, то считай, что он у тебя есть.

Вот польского кухонного гарнитура мне и не хватало в то время для счастья.

— Таня (надо же, я помню, как ее звали!), — сказала я, — спасибо. Кухонный гарнитур — это здорово. А выпить у вас на складе чего-нибудь есть? А то у меня день рождения скоро.

— Хе, — сказала Таня, — я заведующая складом товаров народного потребления или кто?

И десять «Белых аистов», перелётных птах, проделавших сложный трансконтинентальный путь, достигли моей каюты и улеглись в рундуке с табличкой «спасательный жилет».

За один раз мы смогли выпить только половину. Мы — это я и мои приятели-одногодки: моторист Женька и матрос-плотник Олег. Закусывали болгарским вишневым компотом.

В полседьмого меня пришел будить вахтенный матрос. За полчаса до этого я легла спать.

Я еще помню, как пыталась надеть юбку поверх джинсов, в которых уснула. И как завязывала на голове хвост: у меня были длинные волосы.

Помню еще, как мне постоянно что-то мешало видеть дорогу в кают-компанию, и я сдувала это «что-то», а оно все равно падало и падало мне на глаза. Как выяснилось позже, хвост я завязала не на затылке, а на лбу.

Машка сказала, что всё остальное на мне было в норме, и если б не хвост, она бы прошла мимо.

И тогда бы мне настал капец. Потому что я абсолютно не рулила.

Я не могла даже попасть туловищем в двери буфетной.

Машка заглянула в кают-компанию, увидела меня с хвостом на лбу, вытанцовывающую с вилкой в руке (видимо, я решила, что, если буду сервировать столы одним предметом с каждой ходки в буфет, то как раз успею) и сказала:

— Белкина! Иди спать, чума.

Я помню, как огромная благодарность поднялась во мне газированной волной, достигла уровня гланд и наклонила над помойным ведром. Хвост мне держала Машка.

— Вали быстрей отсюда, — сказала она, — пока чиф не зашел.

А вот дальше я ничего не помню. Поэтому не имею никакого представления о том, что же все-таки я имела в виду, произнося следующую фразу:

— Маша, — якобы сказала я, — отведи меня в каюту. Я покажу тебе школьные подарки.

Машка говорит, что отвести-то она меня отвела, а вот подарки смотреть не стала: до завтрака оставалось 10 минут, надо было очень быстро накрывать вместо меня столы.

И я до сих пор не могу ей простить, что она оказалась такая нелюбопытная. Вряд ли показ школьных подарков занял больше пары минут, зато я бы знала, что это такое.

Окончательно проснулась я ровно через сутки. Удивительно, но меня никто не тревожил. Только Машка, отработавшая за меня завтрак, обед и два ужина, время от времени приносила мне из артелки минеральную воду.

На следующий день старпом, мастер и вообще практически весь комсостав смотрел на меня почти с сакральным уважением.

— Нажралась-таки, — почтительно сказал чиф после завтрака.

— Ага, — сказала я.

— А чем, если не секрет? — уточнил он, помолчав минуты три.

— «Белым аистом», — сказала я. Подумаешь, тайны.

Старпом кивнул и пошел на мост, но на полдороге спустился с трапа и, молитвенно задрав руки в подволок, со слезой в голосе возопил в невидимое небо:

— Ну почему именно «Белым аистом»?!!

Почему бы и не «Белым аистом», и какое значение в жизни старпома играл этот молдавский полуконьяк, я не знаю точно так же, как не знаю и значения школьных подарков в моей собственной жизни; я отдала бы сейчас несколько ящиков «Белого аиста», который не пью с того самого раза, за то, чтобы узнать, что же я все-таки хотела показать Машке.

Оставшиеся пять бутылок у меня забрал чиф. Он сказал, «на хранение». Когда у меня настал день рождения, чиф позвал меня к себе в каюту и выдал ровно 35 граммов. «Коньяк, — сказал он, — нужно плескать на дно фужера».

Я выплеснула его в иллюминатор.

Какого-то лета (дневничковое)

Уже даже я закрываю на ночь окно. Уже давно не бьются в него ночные бабы, а я, чуть только кто заплатит мне за бесплатные слова, вылетаю на охоту.

Да, это так похоже на осень: я практически перестала питаться дома. Дома я пью кофе. А желание чего-нибудь съесть поднимает голову тогда, когда я оказываюсь на воле. Воля может быть закамуфлирована под какие-нибудь важные дела, погнавшие меня вон из дому. Но я-то знаю, что на самом деле я вылетела пострелять. Да, осенью я метко стреляю.

Это осенью я никогда не промажу мимо корейской передвижной печки-лавочки на Admiraliucking-street, где делают чебуреки за 15 рублей штука: не надо мне ничего говорить, это моя добыча.

Я влёт подстреливаю жаренную на гриле колбаску в паре с гречневой лепешкой: это если чебуречная лавка передвинулась в неведомое мне место. Потом я ее все равно отыщу: у печки-лавочки характерный запах, а настоящий охотник — это, прежде всего, нюх и интуиция. Я отыщу корейцев, уплачу 15 рублей за лицензию на отстрел чебурека, убью его и съем тут же, поделясь разве что с собакой пегой масти: собака возле передвижки всегда одна и та же, она передвигается вместе с корейцами, хотя, может быть, это они двигают свою лавку вслед за собакой — всегда одной и той же.