Книга Я — посланник - Маркус Зузак

Экран гаснет.

Наступает полная темнота.

Я не могу сдвинуться с места. Одри пытается вытащить меня из зала, но у нее ничего не выходит. Я стою столбом и таращусь в погасший экран.

— Давай сядем! — просит она. В ее голосе слышно беспокойство. — Эд, тебе лучше присесть.

Медленно-медленно я переставляю одну ногу.

Потом другую.

— Ну что, я продолжаю показывать фильм? — окликает нас сверху Берни.

Одри вопрошающе взглядывает на меня.

Я немного поднимаю голову и едва заметно киваю: ладно.

— Да, Берни, пожалуйста!

— Кстати, неплохая идея. Хоть отвлечешься немного, — говорит мне Одри.

Хочется вскочить и побежать в фойе, а потом обыскать весь кинотеатр. Не могли же они совсем не оставить следов? Можно спросить Берни: а вдруг это снова были Дэрил и Кейт? А еще я хочу знать, почему Берни они рассказали хоть что-то, а мне — ничего.

Однако я прекрасно понимаю: это бесполезно.

«Они делают это, потому что могут».

Фраза бегает вокруг меня, как собачка. Видимо, так и было задумано. Я при пиковом интересе. И мне нужно отыграться. А чтобы отыграться, нужно остаться и досмотреть фильм до конца.

Экран снова вспыхивает. Я жду знаменитой сцены, когда капитан наконец добивается от Люка мольбы о пощаде и все от него отворачиваются. «Где же вы все?» Я жду, когда он прокричит это с койки.

Мы идем к своим местам, а Люк в кадре еле шагает — в отчаянии, всеми брошенный. Он оборачивается — и падает возле койки. «Где же вы все?» — звучит тихий вопрос.

«Где же вы все?» — спрашиваю я, оборачиваюсь, — а вдруг в зале, за нашими спинами, кто-то стоит. Мне почти слышатся торопливые шаги. Я верчу головой, пытаясь уловить движения в темноте. Вокруг полно людей, но их не видно. На каждом пустом кресле кто-то сидит, я всматриваюсь, тьма густеет — нет, никого. Темно и ничего не видно.

— Эд, что с тобой? — спрашивает Одри.

— Они здесь, — тихо отвечаю я, хоть и без особой уверенности.

Но весь мой опыт говорит мне: «Они точно здесь». Я еще раз пристально осматриваю пустой зал. Но по-прежнему никого не вижу. Может, они и здесь, но недосягаемы для моего зрения.

Мы доходим до наших мест, и тут я понимаю: сейчас-то их здесь нет. Но они здесь были!

Они точно были, потому что на сиденье кресла лежит червовый туз.

«Где же вы?» — раздается с экрана отчаянный вопль Люка, и мое сердце откликается частыми ударами. Оно бьется, расталкивая внутренности, подобно языку громадного колокола. Оно набухает и вспыхивает, — мне даже приходится сглотнуть.

Я поднимаю карту и долго ее разглядываю. И слышу собственный шепот:

— Черви.

Красные сердечки.

Вот, значит, оно что.

Мне очень хочется прочитать написанное на карте, но я сдерживаюсь и досматриваю кино. Просто держу туз в руке.

И смотрю фильм.

Поглядываю на Одри и наслаждаюсь моментом. Ну, тем, что от него осталось.

В руке у меня карта с красными сердечками, и я почти чувствую, как они бьются. Бьются и ждут, когда я на них посмотрю.

Часть 4

МУЗЫКА СЕРДЕЦ

А

Музыка сердец

В голове играет музыка — черно-красная, будто карточные масти.

Дело происходит на следующее утро.

Следующее — после вечера, когда я получил червового туза.

Такое ощущение, что у меня похмелье.

После того как фильм кончился, мы зашли к Берни. Он мирно спал в проекторской. И мы, успокоенные, вышли на Ариэль-стрит. Уже стемнело, было тепло и влажно, кроме нас на улице только один человек. Парень сидел, отвернувшись, на старой ободранной скамейке.

Сначала я не придал этому значения, настолько меня потрясло все случившееся. А потом обернулся — глядь, а парня-то уже и нет.

Исчез.

Одри что-то спрашивает, а я не слышу. Ее голос звучит где-то далеко-далеко, за пределом слышимости, словно кто-то пытается докричаться до меня после взрыва. Сначала я удивился — мол, что это, а потом понял. Конечно. Это красные сердца и черные слова. Пульс карты.

Музыка сердец.

Теперь-то я совершенно точно знаю: парень на скамейке — тот самый, что заходил в кинотеатр.

Может быть, он привел бы меня к человеку, посылающему карты.

Может быть… может быть. А может, и нет.

Мы шли по улице, и оглушающее сердцебиение постепенно затихало. Вскоре я по-прежнему ясно различал звук шагов и голос Одри.

И вот настает утро, а в ушах у меня все тот же сумасшедший пульс.

Карта лежит на полу.

А рядом с ней вытянулся Швейцар.

Я закрываю глаза, но даже так вижу только черное и красное.

«Это последняя карта», — уверяю я себя. И, перевернувшись на бок, снова засыпаю, хотя в голове по-прежнему бешено колотится музыка сердец.

Мне снится, что я убегаю.

На машине.

Швейцар сидит на переднем сиденье.

Видимо, это потому, что он спит рядом с кроватью и отчаянно воняет.

Но сон все равно замечательный — как финал американского фильма, в котором главный герой и его девушка садятся в машину и уезжают к закату, а перед ними лежит весь мир.

Вот только в машине сидим я и Швейцар.

А девушки нет.

Самое противное в том, что я считаю, будто это не сон. Пробуждение оказывается очень неприятным: где же машина? Где убегающее вдаль шоссе? Слышен лишь храп Швейцара. Пес спит, и его задняя нога лежит прямо на карте. Да уж, теперь мне до нее не добраться. Пусть уж Швейцар спит как спит, не буду его теребить.

В ящике комода карты дожидаются последней товарки.

Я сделал все, что требовала каждая из них.

«Пусть это будет последняя», — думаю я, встаю на колени и зарываюсь лицом в подушку.

Это не молитва, конечно, но что-то очень-очень похожее.

Проснувшись окончательно, я отодвигаю Швейцара и снова читаю написанное на карте. Почерк тот же, что и на остальных. В этот раз на тузе черными чернилами выведено:

Чемодан

Кэт Баллу