Книга Убитая пирамида - Кристиан Жак

Пазаир открывал какое-нибудь дело, тут же его закрывал, сортировал уже рассортированные документы, отдавал секретарю противоречивые приказания и забывал погулять с собакой. Ярти больше не смел задавать вопросов, потому что судья отвечал невпопад.

Каждый день на Пазаира все более настойчиво наседал Сути – видеть Ашера на свободе становилось просто нестерпимо. Судья ни в коем случае не допускал спешки, но сам ничего конкретного не предлагал и вырвал у друга обещание не предпринимать необдуманных шагов. Действовать против полководца легкомысленно означало заранее обречь себя на провал.

Сути видел, что это дело почти не занимает Пазаира – погруженный в горестные мысли, он понемногу угасал.

Сначала судья думал, что уйдя с головой в работу, он сможет забыть Нефрет. Но разлука только усугубляла его отчаяние. Поняв, что со временем боль становится все невыносимее, он решил превратиться в тень. Попрощавшись с псом и ослом, он вышел из Мемфиса и направился к западу, в сторону ливийской пустыни. Довериться Сути у него не хватило духа, ибо он заранее мог представить, что скажет друг. Знать, что такое любовь, и не иметь возможности сделать ее своей жизнью – такую нестерпимую муку он больше выносить не мог.

Пазаир шел под палящим солнцем по раскаленному песку. Он взобрался на холм и сел на камень, устремив взгляд в пространство. Со временем небо и земля сомкнутся над ним, жара высушит тело, гиены и коршуны уничтожат останки. Не позаботившись о погребении, он оскорблял богов и обрекал себя на вторую смерть, исключавшую возрождение; но можно ли придумать худшее наказание, чем вечность без Нефрет?

Ни о чем не думая, не обращая внимания на ветер и колкий песок, Пазаир растворился в пустоте. Слепое солнце, неподвижный свет… Исчезнуть, оказывается, не так-то просто. Судья сидел неподвижно, уверенный, что погружается в последний сон.

Когда рука Беранира легла ему на плечо, он не пошевелился.

– Утомительная прогулка для моего возраста. Вернувшись в Фивы, я рассчитывал отдохнуть, а пришлось искать тебя по всей пустыне. Даже с моим прутиком это оказалось непросто. На, глотни.

Беранир протянул ученику флягу со свежей водой. Тот помедлил, неуверенно поднес горлышко к пересохшим губам и отпил глоток.

– Отказаться означало бы вас оскорбить, но больше я ни в чем уступать не намерен.

– Ты силен, кожа твоя не сгорела и голос дрожит едва заметно.

– Пустыня заберет мою жизнь.

– Тебе будет отказано в смерти.

Пазаир вздрогнул.

– Я наберусь терпения.

– Терпение не поможет, ибо ты нарушил клятву.

Судья резко выпрямился.

– Вы – мой учитель, и вы…

– Правда – тяжкая вещь.

– Я не нарушал слова!

– Тебе изменяет память. Приступая к своей первой должности в Мемфисе, ты дал клятву, и свидетелем тому был камень. Посмотри вокруг, вглядись в пустыню: тот камень превратился в тысячу камней, и все они напоминают тебе о священном обязательстве, принятом в тот день перед богами, перед людьми и перед самим собой. Ты же знал, Пазаир: судья – не обычный человек. Твоя жизнь больше не принадлежит тебе. Можешь губить и коверкать ее сколько хочешь, это все неважно: клятвопреступник обречен блуждать среди злобных теней, раздирающих друг друга на части.

Пазаир пристально посмотрел на учителя.

– Я не могу жить без нее.

– Ты должен исполнять обязанности судьи.

– Без радости и надежды?

– Правосудию нужны не чувства и настроения, а честность и справедливость.

– Забыть Нефрет невозможно.

– Расскажи мне о своих расследованиях.

Загадка сфинкса, пятый ветеран, полководец Ашер, похищенное зерно… Пазаир изложил факты, не скрывая своих сомнений.

– Ты, скромный судья, стоящий в самом низу иерархической лестницы, призван решать дела исключительной важности, вверенные тебе судьбой. Они выше твоего разумения скромного человека, но от них, возможно, зависит будущее Египта. Неужели ты настолько равнодушен, что готов бросить все?

– Хорошо, раз вы хотите, буду действовать.

– Этого требует твоя должность. Думаешь, моя легче?

– Вы скоро будете наслаждаться тишиной храма.

– Не только тишиной, Пазаир, но и всей его жизнью в целом. Меня против воли назначили верховным жрецом Карнака.

Лицо судьи просияло.

– И когда вы получите золотое кольцо?

– Через несколько месяцев.

***

Два дня Сути разыскивал Пазаира по всему Мемфису. Он чувствовал, что в таком отчаянии друг вполне способен наложить на себя руки.

Судья появился в своей конторе с лицом, потемневшим от солнца. Сути устроил знатную попойку, сдобренную воспоминаниями детства. Утром они искупались в Ниле, но так и не смогли избавиться от мучительной боли в висках.

– Где ты прятался?

– Предавался размышлениям в пустыне. Меня привел Беранир.

– Ну и что ты решил?

– Как бы ни был уныл и бесцветен путь, я останусь верен клятве судьи.

– Счастье все равно придет.

– Ты прекрасно знаешь, что нет.

– Будем сражаться вместе. С чего думаешь начать?

– С Фив.

– Из-за нее?

– Ее я больше не увижу. Мне надо разобраться с незаконной торговлей зерном и найти пятого ветерана. Его свидетельство сыграет решающую роль.

– А если он мертв?

– Благодаря Бераниру я уверен, что он где-то прячется. Прутик лозоходца не ошибается.

– Но это может занять немало времени.

– Следи за Ашером, изучай, что и как он делает, и постарайся отыскать в его поведении слабое место.

* * *

Колесница Сути поднимала тучи пыли. Новоиспеченный колесничий распевал озорную песенку, прославлявшую женское непостоянство. Сути не унывал: в каком бы ни был состоянии Пазаир, но слово свое он сдержит. Надо при первом же удобном случае познакомить его с веселенькой девицей, которая поможет ему развеять грусть-печаль.

Ашер от правосудия не уйдет, а вот ему, Сути, надо уладить одно дело.

Колесница проехала между двумя столбами, обозначавшими въезд в усадьбу. Было так жарко, что большинство крестьян отдыхало в тени. Перед усадьбой приключилось неприятное происшествие: осел опрокинул поклажу.

Сути остановился, спрыгнул на землю и отстранил погонщика, замахнувшегося палкой на провинившееся животное. Колесничий остановил обезумевшего осла и успокоил его, ласково потрепав за уши.