Книга Корабли идут на бастионы - Марианна Яхонтова

Томара погладил свое пышное жабо.

– Я уверен, что доблестный капитан Гуд, начальствующий блокадой, прекрасно справится с сим делом, – уверенно поддержал он адмирала.

Ушаков положил на карту большие крепкие руки. Спенсер Смит тотчас обратил внимание на то, что ногти на руках адмирала были коротко острижены и не носили на себе ни малейшего признака заботы о красоте. Вид этих загорелых рук натолкнул Спенсера Смита на мысль о том, что вряд ли ему удастся переубедить русского адмирала.

– Я далек, сэр, от того, чтоб недооценивать победу адмирала Нельсона, – сдержанно молвил Спенсер Смит, улыбаясь Ушакову.

Великий визирь тоже улыбнулся и приподнял брови. Улыбка означала сочувствие Спенсеру Смиту, а приподнятые брови недоумение тому, что Спенсер Смит не сумел понять адмирала Ушакова. Великий визирь принадлежал к тем счастливым людям, которыми все довольны: и султан Селим, и всесильный Гуссейн, и враги султана и Гуссейна. Он был уверен, что и здесь, на совещании, им будут довольны все: и те, кто хочет, чтобы эскадра шла к Ионическим островам, и те, кто этого совсем не хочет. Вдобавок он был совершенно уверен, что объединенный русско-турецкий флот должен прежде всего освободить острова, и надеялся на то, что Ушаков со своим завидным упорством устоит против любого натиска Спенсера Смита.

«Тогда, – размышлял великий визирь, – истинное направление мыслей турецкого правительства так и останется если и не совсем неизвестным, то во всяком случае сомнительным».

– Опасность для Александрии и Египта далеко не миновала, – повторил Спенсер Смит. – В Бресте и Тулоне готовится новый флот на помощь Бонапарту.

– Мы уведомим обо всем его превосходительство адмирала Нельсона и предложим ему наше всемерное содействие, – отвечал Ушаков.

Рейс-эфенди никогда не говорил полной правды. Он думал, что искусство дипломатии заключается в умолчании и что путем умных хитростей можно упрочить свое значение в постоянной, никогда не затихающей борьбе народов. Когда это не удавалось, он приписывал неудачи не слабости империи османов, а тому, что его перехитрили. Поэтому он так и высказывал свое мнение:

– Опасность еще угрожает Эпиру в Морее. Усилия соединенного флота должны быть направлены на острова. Но, может быть, следует подумать и об Египте.

Спенсер Смит оценил его слова, как должно. Он понял, что турки и русские договорились и что удержать соединенный флот от похода в Адриатическое море уже не удастся. Но если ничего нельзя сделать сейчас, надо сделать это позже. Недостатка в случаях никогда не бывает, потому что их можно создавать.

Учтивая дискуссия снова развернулась, едва Ушаков сказал, что отряд, предназначенный для крейсирования между Родосом и материком, будет состоять из четырех фрегатов и десяти канонерских лодок. Спенсер Смит пожелал как можно больше увеличить число судов этого отряда, во всяком случае, чтобы количество их составляло не меньше одной трети флота. Этого, по словам Спенсера Смита, требовали интересы войны и та высокая цель, к которой стремились союзники.

Но Ушаков с вежливым поклоном отодвинул карту. Он еще раз назвал цифру судов, выделенных для крейсерства в районе Родоса: четыре фрегата и десять канонерских лодок.

Дипломаты поняли, что настаивать далее бесполезно.

7

Адмирал хоть и не надеялся заниматься чтением в походе, но взял с собой несколько книг из библиотеки Непенина. Одна из них, «Общественный договор» Руссо, вся была испещрена заметками, сделанными рукой его друга.

Почерк Непенина был настолько неразборчив, что трудно было понять, о чем говорили его фантастические росчерки. Но когда адмирал подходил к полке, рука его всегда искала этот истрепанный том.

Он брал его и выходил на балкон. Роскошная его каюта с шелковыми зелеными шторами, подобранными золотыми шнурами, с мебелью, украшенной бронзой, казалась ему такой чужой и необжитой, словно он случайно попал в гости. Отправляясь в обычное крейсерство, Ушаков никогда не брал всех этих ненужных ему вещей, и в каюте его обычно стояли два орудия.

Спокойно и тихо журчала вода у неподвижного руля. День был тоже тихий и серый. Цепь холмов тянулась по обеим сторонам Дарданельского пролива. На одном из них стоял старый, с трещинами в темных стенах, замок Чанак-Калесси. Две башни его, как будто оторвавшись от остальных строений, съехали к самой воде. И никого не было видно ни на укреплениях, ни у орудий, кроме двух турецких солдат, спавших на куче мусора. Ушаков сколько ни смотрел в трубу, больше ничего не заметил. Его эскадра стояла вдоль пролива, а немного впереди, у приглубого берега, покачивались корабли турецкого адмирала Кадыр-бея, который отныне должен был стать товарищем и подчиненным Ушакова в его походе к Ионическим островам.

Как и ожидал Ушаков, турецкая эскадра не была готова к выходу в море. Посетивший его накануне Кадыр-бей говорил, что люди для укомплектования команд прибывают, но пушки еще не все доставлены. Невозмутимая мина турецкого адмирала свидетельствовала, что он может просидеть в проливе, пока морские черви не съедят его вместе с кораблями. Но Ушаков уже принял решение и ждал только свидания с Кадыр-беем, которое назначил на четыре часа пополудни.

Кругом все было серо и спокойно, как будто нигде не существовало ни забот, ни тревог. Покрапал дождь и перестал. Ушаков заметил его только потому, что блестящая капля стукнула по странице книги. Адмирал осторожно стер ее обшлагом.

«Что бы ни ждало меня впереди, – думал он, мысленно обращаясь к Непенину, – я буду действовать согласно разуму, не затемняя его ни одной страстью. Я буду верен тому, в чем мы с тобой никогда не думали розно».

В это время в каюту постучали, и веселый, звонкий голос лейтенанта Метаксы произнес:

– Ваше превосходительство, вы желали отдать визит адмиралу Кадыр-бею. Катер ждет.

Адмирал вернулся в каюту, бережно поставил книгу на прежнее место.

– Хорошо, хорошо, Метакса. Идите сюда. Пока я переоденусь, вы расскажите мне о родине Одиссея, которую, надо полагать, мы скоро увидим.

– Я плохо помню остров Итаку, Федор Федорович. Но я завидую сему премудрому царю, ибо он запер женихов своей жены в комнате и перебил их. Просто, быстро и надежно! А что, ежели бы ему вместо этого пришлось вести с ними дипломатические переговоры о соглашении?

Федор принес парадный мундир и шкатулку, где хранились ордена адмирала. Двигался он очень медленно и поминутно вытирал рукой покрасневший нос.

– Простыл, – угрюмо отвечал он на вопрос Метаксы о здоровье.

– Федор говорит, что его продуло, ибо между Черным и Белым морями постоянный сквозняк, – сказал Ушаков. Вытягивая шею, он застегивал перед зеркалом жесткий воротник мундира.

– Смейтесь, смейтесь, – вздохнул Федор. – Вам все смешки, как бы плакать не пришлось.

– О чем это? – спросил, не оборачиваясь, адмирал.

– Народ здешний ненадежен. Кто его знает, что у него на уме. Смотрит дико, косо. Того гляди: либо кафтан сымет, либо вовсе жизни решит.