Книга Карфаген должен быть разрушен - Александр Немировский

Римляне настигли отступавших в землях фокейцев у подошвы горы Эта. Критолай выстроил воинов.

В одном строю сражались отряды ахейцев, фиванцев, халкидян и македонцев — последних привел Николай. Силы были неравны. Десять тысяч эллинов и македонцев пали смертью храбрецов.

Метелл приказал отыскать тело Критолая, чтобы отдать воинские почести мужественному противнику. Приказ не был выполнен, потому что Критолая не нашли. Кто-то видел, как он, истекая кровью, нашел в себе силы добраться до солончаков и бросился в топь.

ГОРЕЧЬ ТРИУМФА

Римская толпа заполнила улицы, отданные триумфу, задолго до объявленного времени торжества. Несмотря на это, не ощущалось радостного возбуждения, которое всегда владело римлянами во время подобных зрелищ. Не чувствовалось и мстительного желания насладиться позором поверженного врага. Ведь им был не законный царь, а, если верить сенатской комиссии, какой-то дубильщик и даже не македонянин.

Именно это вызывало жгучее любопытство зевак. Какой силой воли надо было обладать, чтобы захотеть быть царем и стать им, устранив немыслимые преграды! Из уст в уста передавалось, что вдова Персея Лаодика, потерявшая обоих сыновей, самолично опоясала самозванца царским мечом. В его царское достоинство поверили фракийцы, так что Третья Македонская война одновременно стала Первой Фракийской войной. А с какой легкостью самозванец ушел из оков? По письму Деметрия претор принял вместо лже-Филиппа почтенного царского секретаря Филарха, годившегося самозванцу в отцы.

— У него особые чары, — уверял человек в потертой тоге, судя по всему, клиент. — Есть люди, вся сила у которых во взгляде.

— Какая там сила! — возразил сосед. — Разве он македонянам и фракийцам в глаза глядел? Если бы он обладал чарами, его бы Деметрий не выдал.

— В том-то и дело, что Деметрий его не принял и приказал выдать, когда он добивался аудиенции, — парировал клиент.

— И вовсе это не самозванец! — проговорил человек в гиматии, очевидно эллин. — Я слышал, он изъяснялся по-македонски без малейшего акцента.

— Да не сын он Персея, — вмешался в разговор старик. — Сенатская комиссия не ошиблась, назвав его Андриском. Но он не скорняк из ликийского города Адрамиттия, как уверяют сенаторы, а эпирец. И нет ничего удивительного, что он добился того, чего хотел. Андриск — прирожденный актер. Видели бы вы, как он играл Паппа.

— Ты хочешь сказать, что он жил в Италии?! — воскликнул клиент. — Кто тебе поверит?

— Жил! — продолжал Макк. — Был здесь рабом, а потом либертином. Да мне ли о нем говорить. Я вижу Филоника. Он Андриска первый узнал.

Проходивший рядом Филоник остановился.

— Я услышал свое имя или мне показалось? — проговорил публикан важно.

— Нет, не показалось, — ответил клиент. — Говорят, что ты лже-Филиппа знаешь?

— Лже-Филиппа? Опять эта клевета! Меня уже вызывала сенатская комиссия, и я доказал, что не имею никакого отношения ни к лже-Филиппу, ни к Андриску и вообще с проходимцами не имею никакого дела.

— С твоими деньгами все доказать можно, — язвительно заметил старый актер.

— Ведут! Ведут! — послышались возгласы.

Толпа отхлынула, оставив Филоника одного. Первым шел Андриск. Ясное, солнечное лицо. Легкость и непринужденность движений, словно бы на его руках не оковы, словно бы он шел не на казнь, а на свидание с любимой.

Толпа пожирала Андриска глазами, и он не ощущал в них недоброжелательности. В них сквозило удивление: «Вот какой ты, Андриск».

Андриск бесстрашно шел вперед. Он смотрел на ромеев, как в те далекие годы, когда на его лице была маска Паппа, когда он заставлял их смеяться. Раньше он играл у ворот, а теперь — в самом Риме. Что ж! «Игра закончена! Рукоплещите и все с весельем проводите нас».

За Андриском шли македоняне, фракийцы, фессалийцы. Покрытые дорожной пылью, черные, оборванные, они поблескивали лихорадочно горевшими глазами. В них была такая пугающая ненависть, какой еще не приходилось видеть римской толпе. И это отвращало от них взоры римлян. Они смотрели на Андриска и двигались за процессией, чтобы не упустить его из виду.

Не вызвал любопытства и триумфатор Метелл с его четырьмя старшими сыновьями на пристяжных конях и двумя младшими в колеснице рядом с отцом. Кого в Риме удивишь многодетностью? Ничего не ожидали и от песенки легионеров, следовавших за триумфальной колесницей. Метелл был в меру суров, в меру щедр. Не засматривался на юных пленниц. Нос, как у всех. На лбу не было ни бородавки, ни какой-нибудь иной отметины. Ни к чему не прицепишься. И все же нашли чем потешиться:

Торопливый наш Метелл. Взял ты за уши Филиппа.

Критолаю с ходу всыпал, но в Коринф ты не поспел.

Ты добрее всех мужей. Благодетель всех гречишек,

Но коринфскую добычу не видать нам, как ушей!

Не успел стихнуть хохот, как случилось невероятное. Из храма Весты, мимо которого испокон веков проходила триумфальная процессия, выбежала весталка. Она была без ликтора, всегда сопровождавшего каждую весталку. Никто не крикнул: «Расступись!» Но толпа покорно расступилась. Ей уступили дорогу и почтительно застывшие легионеры.

Весталка поравнялась с триумфальной колесницей. Метелл, чего также никогда не случалось, дал знак остановить коней. Видимо, он подумал, что весталка хотела подняться к нему на колесницу — это весталкам разрешалось, — чтобы освятить триумф своим присутствием. Но она, даже не взглянув на застывшего в ожидании триумфатора, быстро обогнала пленников.

Андриск обернулся, когда весталка была в нескольких шагах от него, видимо догадавшись по замешательству зрителей о чем-то необычном.

Теперь они шли навстречу друг другу. Толпа замерла. И только кто-то в толпе крикнул: «Смотрите! Какое у нее лицо!»

Элия была прекрасна. В весталки избирали самых красивых девочек, чтобы не оскорбить Весту, покровительницу государственного очага, каким-либо несовершенством. Слова «весталка» и «красавица» в Риме были синонимами. Но красота весталки была сродни красоте архаических мраморных статуй афинского Акрополя с их холодностью и недоступностью. Главный жрец, великий понтифик, в ведении которого находились весталки, знал, как погасить у юных жриц не подобающий их сану огонь в глазах. Не раз, проходя мимо круглого храма Весты, прохожие слышали, как оттуда доносились свист розог и приглушенные стоны.

Элия была другой. В белой столе с косынкой огненного цвета, с развевающимися от бега желтыми лентами сияла не священной, не мраморной, а юной девической красотой. Когда уже можно было обнять одним взглядом весталку и самозванца, всех поразило сходство юноши и девушки. Римлянка и чужеземец были похожи друг на друга, как брат и сестра или как жених и невеста, ибо влюбленные бессознательно ищут себе подобных.

Андриск поднял руки с цепями, пытаясь обнять Элию. Она споткнулась, и пальцы ее коснулись цепей.