Книга Не сбавляй оборотов. Не гаси огней - Джим Додж

Когда несколько минут спустя показался Томми, быстро зашагавший по вымощенной плиткой площадке, я уже приготовился к последнему рывку, уже вставил последний кусочек мозаики на место. И, хотя совсем выдохся, понимал: окончательное освобождение уже близко, груз вот-вот свалится с плеч. Что придавало мне силы.

Карта, как я и ожидал, вышла понятной и точной. Томми быстро объяснил мне, где что, хотя в этом и не было никакой необходимости — маршрут оказался проще некуда: десять миль прямого шоссе, всего-то и надо было запомнить три поворота. Поле находилось за домом, над которым было написано «ДАПРОТТИ», Томми пометил место большим крестиком, аккуратно обведенным в круг. Я поблагодарил парня за помощь и все-таки настоял, чтобы сдачу он оставил себе; при этом меня нисколько не смущало, что я добился его помощи под надуманным предлогом.

Выезжая из городка, я вспомнил, что хотел купить куртку, да и вообще… обмозговать все на случай, если старуха Дапротти окажется крепким орешком и придется действовать быстро, без лишних церемоний. Я бы, конечно, хотел обстряпать все с шиком-блеском, но приходилось согласиться с предостережениями Джошуа и Дважды-Растворенного, душевные порывы — еще не повод для полного пренебрежения здравым смыслом.

И словно в награду за такие зрелые мысли передо мной тут же нарисовался универмаг. Я уже собирался свернуть налево, когда справа, рядом с заправкой «Филипс», заметил щит, опиравшийся на козлы для пилки дров; на щите от руки было написано:

Я машинально свернул направо, решив: пусть «кадиллак» отправится на жертвенный костер чистым.

Команда хористов на автомойке состояла сплошь из краснощеких и голубоглазых целомудренных девиц лет восемнадцати, которые, к сожалению, были тепло укутаны. Мне стало интересно, кто же у них поет басом. Они вовсю драили швабрами «крайслер» 63-го года; следующим на очереди стоял старенький пикап «Джимми». Работая, девицы распевали «Господи, крепость моя». Одна из девушек подскочила ко мне и, поздоровавшись, предупредила — придется минут пятнадцать-двадцать подождать. Я согласился, попросив их присмотреть за машиной, а сам потрусил в универмаг через дорогу.

Пятнадцатью минутами позже я вернулся в новенькой, из красно-зеленой шотландки шерстяной куртке, с пакетом, в котором лежали теплые кальсоны и пара розовых мохеровых наушников от холода, которые по цвету почти совпадали с моей шляпой. Девицы все еще смывали свиной навоз с пикапа, так что я заглянул в сортир на заправке и натянул кальсоны. К тому времени, как я оделся по погоде, хористки уже готовы были совершить обряд крещения над моим «кадиллаком». Прежде, чем подогнать его к мойке, я вынул из багажника спортивную сумку, пользуясь присутствием девиц как защитой от соблазна вскрыть холодильник и глотнуть стимулятора.

Пока девицы оттирали грязь после пробега в три тысячи миль и распевали «Твердыня вековечная», я сидел в машине, раскладывал вещи и подбирал с пола пивные банки и обертки из-под пончиков. Все свои пожитки я разделил на три категории: самое необходимое на случай, если придется сматываться, в основном одежда, что на мне, и остатки денежных средств, порядком истощившихся; то, что можно унести на себе, а именно спортивная сумка и все, что в нее влезает; то, что тоже хотелось бы забрать, включавшее в себя первые две категории плюс еще кое-что, в особенности, акустическую систему Джошуа и коллекцию пластинок. Ящик-холодильник я счел несущественной деталью, но вот «колеса» хотелось бы захватить. Я их заслужил.

Я собрался, а девицы-хористки тем временем как раз прополоскали замшевые тряпочки после протирки. Опустив окошко, чтобы расплатиться, я узнал, что в стоимость помывки входит и обработка салона пылесосом, а еще за пятьдесят центов они протрут стекла изнутри. Меня такое предложение очень даже устраивало, так что я вылез из машины и не спеша побрел к телефонной будке, пока четыре девицы копошились в салоне — слышен был звук струи из баллончика с моющей жидкостью и гудение пылесоса.

От нечего делать я решил звякнуть Мусорщику — сказать, чтобы он не напрягался, мол, дело почти на мази. И набрал тот самый номер, который он дал мне совсем недавно. После третьего гудка включилась запись — номер больше не обслуживался.

Девицы все еще трудились, так что я, в надежде услышать дружеский голос, набрал номер Джона Сизонса. Дома его не оказалось. Я понадеялся только, что он не пьянствует в каком-нибудь заведении, потом вспомнил слова Джона: врач, исцели себя сам.

Я подумал, не позвонить ли Глэдис Дапротти, но решил, что не стоит. Пусть встреча станет сюрпризом для нас обоих.

«Кадиллак» просто сиял, так что я оставил евангельским девам еще пятерку чаевых — к их огромному восторгу. Они хотели расспросить меня о машине, о Калифорнии и странном проигрывателе на заднем сиденье, но я отговорился тем, что, мол, сам отправляю обряды духовного толка и уже запаздываю, после чего с почтительным видом коснулся полей шляпы и отбыл.

Я вел медленно, не торопясь, а вырулив к перекрестку, обозначенному на карте Томми, свернул налево. Решив, что музыка придется в самый раз, я поставил сначала Боппера с его «Chantilly Lace», а потом — «Donna» Валенса. Повернув на Элберт-роуд, проехал две мили и свернул налево. Я был серьезен, уверен в себе и торжественно строг; поставив «Not Fade Away» Бадди Холли, я барабанил пальцами по ободку руля, поглядывая на проплывавшие мимо почтовые ящики и сверяясь с картой: Олтмен, Потты, Пелигро… вот он, Дапротти.

Белый фермерский дом с отделкой темно-зеленого цвета, недавно покрашенный, стоял в стороне от дороги и выходил фасадом на большое, огражденное забором поле с кукурузной стерней. Рядом с домом я заметил гараж или что-то вроде сарая, но поблизости не было видно ни машины, ни каких других признаков жизни. Свернув, я поехал по гравию подъездной аллеи — в тот самый момент, когда Бадди выдал финальное: «Люби меня и не гаси огней!» На последней ноте я выключил музыку и заглушил мотор. Уоп ду-уоп ду-уоп-боп. В унисон, точно по времени: подъехал, встал, заглушил мотор. Глубоко вдохнув, я вылез из машины и отправился за позволением миссис Дапротти — не то чтобы я в нем нуждался, просто не хотелось ничего усложнять. По пути к застекленной веранде поймал себя на том, что мысленно повторяю ее фамилию как какое-то заклинание: Дапротти… Дай-пройти… Дай-пройти… Мне в самом деле казалось, что это поможет.

Старуха самым неприятным образом застала меня врасплох. На веранде было темно, хоть глаз выколи, и я дважды стукнул в сетчатую дверь — уверенно и сильно — не сразу поняв, что вторая дверь, за сетчатой, распахнута, и хозяйка стоит в проеме.

— Ой, — вдруг дошло до меня, — а я вас даже не заметил!

— Оно и видно.

Голос у нее оказался скрипучий, но еще твердый. В доме царил полумрак, да и сетчатая дверь отбрасывала тень — я едва видел женщину. Однако сумел разглядеть, что она совсем даже не высохшая старуха, наоборот, хоть и согнутая возрастом, лишь ненамного ниже меня. На ней было темно-серое платье из какого-то грубого материала, на плечах — черный платок. Седые волосы цвета выщелоченной золы тщательно приглажены. Лицо изрезано глубокими морщинами, собравшимися у глаз, которые на свету оказались золотистыми, цвета темного пива, одновременно ясными и непроницаемыми. И вот глаза эти, ни разу не моргнув, смотрели на меня выжидающе.