Книга Северянин - Игорь Ковальчук

В этот вечер скандинав спокойно улегся спать, в уверенности, что все будет хорошо. Единорог куда-то увел жеребца – должно быть, на ближайший луг, в поисках травы погуще и послаще. Все последующие вечера молодой мастер проводил в одиночестве, но по утрам оба скакуна оказывались на месте – сытые, довольные, отдохнувшие.

Чем дальше на юг, тем лес больше редел, правда, молодой поросли в этих краях хватало, в том числе и явно посаженной человеческими руками. Викинг знал, что белги, гойделы и представители прочих кельтских племен, хотя и рубили много деревьев для своих нужд, но обязательно засаживали вырубленные делянки саженцами тех деревьев, которые им указывали друиды. Частенько бывало так, что селяне не просто совали в землю семечко, а тратили уйму сил и времени на то, чтоб в хорошей, старательно удобренной навозом и золой земле вырастить саженец, и лишь потом пересаживали его в лесную почву и не оставляли без своего попечения.

Сначала Агнара это удивляло – у крестьян и так слишком много забот, чтоб еще тратить свое время и усилия на заботу о древесной поросли. Он принял эту сторону жизни белгов, как дань уважения к друидам и лишнее доказательство того, что жрецы леса всесильны в этом обществе.

Но потом он взглянул на это с другой стороны: на Островах было слишком мало лесов и слишком много поселений, каждому жителю которых требовалось очень много леса. Если белги сажали зерно в землю, они благодарили ее за урожай, старательно ухаживали за ней, оставляли отдохнуть под паром. Если они собирали в лесу ягоды или орехи, обязательно оставляли подсоленную лепешку или большой ломоть хлеба для тех лесных обитателей, которых они лишили пропитания. И в том, чтобы обязательно посадить дерево взамен срубленного, тоже была своя мудрость.

Укладываясь спать на пышной моховой кочке, на охапке лапника, викинг с облегчением подумал, что друиды еще не приказали посадить здесь дерево, и на таком уютном пятачке леса можно расположиться с комфортом. Поворочавшись, он обмял охапку лапника, прикрытого плащом, так, чтоб ему было удобно, и, спокойно уснул.

Однако, казалось, не успел он закрыть глаза, как его довольно грубо растолкали, причем копытом.

– Эй, человек!.. Челове-ек! Вставай давай.

– У меня имя есть, между прочим! – отмахиваясь, пробормотал Агнар, цепляясь за ускользающий сон. – Отстань.

– Твоего имени я не помню…

– Ну и иди в горы… Далеко и надолго.

– Мое имя ты, между прочим, вообще не знаешь.

– Да наплевать мне на твое имя! Я спать хочу!

– Пора идти. До пирамиды осталось всего ничего.

– До какой еще пирамиды?

– До той, которая расположена недалеко от Венты и Сорбии. Не знаю, как они точно называются.

– Не знаю я никакой Венты и Сорбии. Что за Сорбия?

– Город. Маленький. Вставай, хватит валяться. До чего ленивые эти существа, люди!

– Поговори у меня, под седлом дальше пойдешь, – Агнар сел и посмотрел на единорога с глубочайшим неудовольствием. Тот терпеливо ждал. – Ну, что тебе нужно?

– Поехали, – повторило упрямое волшебное существо. – Это совсем близко.

– Но почему ночью?

– Потому что, во-первых, ночью на восходе алой звезды напряженность выше, и я без труда возьму столько энергии, сколько мне надо. А во-вторых, вокруг пирамиды ночью меньше народу.

– Да какая пирамида? – наконец, окончательно проснувшись, спросил Агнар. – Меня не запутаешь, пирамиды есть только на юге. Мне дядя рассказывал. Его дед ходил на юг на шести кораблях Тормода Кормщика и даже два года служил владыкам Миклагарда. Он видел пирамиды и о них рассказывал.

– Пирамиды есть всюду, где есть крестьяне и жрецы, – рассеянно ответил единорог. – А если ты сейчас не встанешь, я сжую твой плащ.

– Я не знал, что ты питаешься крашеной шерстью. Я думал, единороги – травоядные.

– Не питаюсь и не люблю. Буду есть с глубочайшим отвращением, но все равно буду. А потом меня будет им долго тошнить…

– И все ради того, чтоб насолить мне! Заработаешь несварение желудка, болван, а толку… – но скандинав уже не злился. Он встал, свернул плащ и привычно взнуздал коня. – Ладно, поехали. Чтоб я еще хоть раз согласился кому-нибудь помогать…

Он взгромоздился на лошадь, и та охотно пристроилась в хвост единорогу. Эти двое явно успели найти общий язык, и молодой мастер опасливо подумал – как бы жеребец не решил уйти вслед за чудесным существом с лошадиной гривой и изысканным рогом, когда тот решит все свои волшебные проблемы. Как он тогда без скакуна? Еще ничего, если ехать будет не на ком, – он все равно до сих пор предпочитал ходить пешком, – а вот таскать на себе все вещи – это невесело.

– Уж не собрался ли ты сманить у меня моего коня? – бросил он вслед глянцево-черному крупу единорога, который буквально растворился в ночи – только хруст валежника под копытами указывал направление.

– Зачем мне твой конь? – удивилась тьма приглушенным голосом единорога.

– Ну, мало ли… Он уже, кажется, твоих мыслей слушается, не только слов.

– Я с ним говорю на своем языке. Ты его просто не слышишь.

– Какая разница?! Вот он тебя слушается, а меня, может, уже и нет…

– Так надо найти слова, чтоб послушался… Да ладно тебе. Не нужен мне твой конь. Что я с ним делать буду? Верхом ездить?

– А ты бы смотрелся! Кругом жеребец на жеребце…

– Ох, люди-люди… Какие ж вы трепачи… Ну, тише. Подходим уже.

Викинг с трудом направлял коня, слушая шорох листьев под копытами единорога. А потом лес внезапно расступился. Оставалось лишь поражаться, как это Агнар умудрился прозевать приближение к опушке, – ведь на равнинах, на берегах рек и морей, даже в снежные зимние ночи тьма никогда не бывает непроглядной. И, выходя из-под лесного свода, человек сразу начинает видеть во много раз больше, чем до того. Но главное, еще только подходя к открытому месту, он ориентируется на него почти как на пламя костра – сквозь прогалины и разрывы между ветвями видно небо, хранящее в себе память о свете, если не сам свет.

А здесь луг появился внезапно, и так же внезапно покатился с пригорка вниз, к сочному, удобному, самому лучшему пастбищу. Где-то в стороне, очевидно, протекала река, потому что такая густая трава вырастает лишь вблизи реки или озера. Но с того места, где скандинав остановил коня, он не видел глади воды. Зато он увидел добрых два десятка небольших костров, описавших два идеально ровных кольца вокруг пирамидального, ступенчатого холма, который возносился на такую высоту, что и представить было бы невозможно, если бы молодой мастер раньше не увидел альвийских чертогов и кузни рудознатцев-карликов.

Такими высокими в его краях были только горы, но посреди равнины Британии подобной горы оказаться не могло, к тому же такой правильной формы. Наверняка это было творение рук человеческих.