Книга Принцип четности - Станислав Гимадеев

— Ладно, я беру тайм-аут, — сказал Кирилл. — От меня отстань. Вон Серегу обрабатывай, философ. Я это все уже слышал не один раз. Я лучше бутерброд съем, пока Васильич все тут не сожрал.

— Меньше надо копья ломать, однако, — посоветовал Валера, усердно ковыряясь вилкой в банке тушенки. — А то машут-машут сначала мечами, а потом начинают жратву искать… Когда уже поздно, между прочим. Кстати, сейчас хорошо бы кофе пошло, — заметил он.

— Кофе? — вскинул бровь Глеб. — Это такое жидкое и черное? Которое из кофеина делают?

— Нет, — качнул головой Валера и поправил очки. — Его из кофеина только выращивают. Из молотого.

— А кто у нас сегодня за Махмуда? — спросил Кирилл.

— Драйвер, драйвер, — произнес Глеб.

— Тогда поджигай, — сказал Валера Сергею.

— Только сначала еще по одной! — потребовал Кирилл. — Сегодня классно идет.

Они выпили еще по одной. Глеб поднялся из кресла и стал копаться на полке с книгами. Валера откинулся на спинку дивана. Бросив в рот ломтик лимона, Сергей пошел на кухню разогревать чайник.

Кое-как он нашел спички в одном из настенных ящичков и зажег газ на плите. Он даже не посмотрел, есть ли в стареньком двухлитровом чайнике вода, и когда тот покорно зашумел, Сергей приблизился к грязному оконному стеклу. Улица Магистральная была сегодня особенно заполнена транспортом. И людей, неторопливо плетущихся вдоль тротуаров, казалось, тоже стало больше. А может, действительно, это ему только казалось? Может, он раньше просто-напросто не обращал внимания на такие мелочи? И теперь эти мелочи, эти отблески чужой жизни стали вдруг особенно заметными? Болезненно заметными… Со стороны, ведь, как водится, всегда виднее. Недосягаемое всегда интересно, а запретный плод всегда сладок…

Он не заметил, как в кухне появился Глеб, держа в руках маленькую раскрытую книжку, похожую на томик стихов.

— Вот послушай, — сказал он, поглаживая бороду. — Каково сказано…

Он перелистнул страницу и прочел вслух:

Может быть, это точка безумия,

Может быть, это совесть твоя

Узел жизни, в котором мы узнаны

И развязаны для бытия…

— Ты это про что? — Сергей с вздохом отвернулся от окна.

На него в упор смотрели серые глаза Глеба.

— Это не я, — медленно сказал Глеб, усмехнувшись в усы. — Это Мандельштам. Осип.

— Погоди… Ну-ка, повтори.

Глеб повторил. Возникла небольшая пауза.

— Люблю, знаешь ли, красивое слово, — сказал Глеб, щелкнув пальцами. Ничего с собой поделать не могу.

В дверном проеме появился Валера и пристально оглядел их обоих.

— Какого черта? — сказал он. Потом он встал между ними, отобрал у Глеба книжку и бросил ее на холодильник.

— Уже все сожрал? — поинтересовался Глеб. — А здесь ничего нет, милейший.

— Я кофе хочу! — требовательно заявил Валера. — В конце-то концов!

— Тогда стой и дуй на газ, — посоветовал ему Сергей. — Ты, что, правда все съел?

— Что за вопрос? — фыркнул Глеб. — Я бы на его месте обиделся.

— Конечно — не все? — сказал Сергей.

— Конечно — все! — сказал Глеб.

— А ну-ка… — пробормотал Валера и открыл холодильник.

— Смотреть на это не могу, — сказал Глеб скорбно. — Идемте скорее отсюда, Серж.

— Сигарету оставь! — буркнул Валера, звякая в недрах холодильника стеклом.

Они покинули его и вернулись в комнату. Внезапно из недр маленькой комнаты донесся глухой демонический звук, напоминавший рев слона, от которого, казалось, задрожал листок календаря, приклеенный булавкой к обоям.

— Палыч!.. — с восхищением и замиранием произнес Сергей. — Неужели выходит на свет божий?

— Э-э… — протянул Кирилл, наморщив лоб и прислушиваясь. — Чего это он пробудился?

— Т-с-с!.. — зашипел Глеб, прыгая к дверям и прикладывая ухо.

Спустя пару секунд воздух прорезал второй трубный стон, но громкость у него была уже заметно ниже. Глеб озадаченно почесал затылок, осматривая стол в поисках чего-нибудь съедобного.

— Все схавал, животное… — пробурчал он. — Чем прикажете сейчас Палычу рот затыкать?..

Прошло еще несколько секунд, но звуки за дверями больше не повторились.

— Расслабься, — посоветовал Кирилл. — Это он просто на другой бок переворачивался. Или зевал.

Удовлетворенно крякнув, Глеб вернулся в свое кресло и задрал ноги на стол.

— Па-а-прашу соблюдать общественный порядок! — тут же гаркнул Кирилл. — А то репрессирую, на фиг! Депортирую, понимаешь, и реабилитирую!.. Посмертно.

— Кстати, господа, насчет лепрозориев, — произнес Глеб. — Вариант с психушкой, по-моему, интереснее. Это будет самое то. По крайней мере, в отношении нашей резервации. Ситуация с Артемом, как нельзя более точно показывает, кто здесь нормален с Вселенской точки зрения.

— Они просто хотят нас всех свести с ума, — сказал Кирилл. — Я понял, мужики! Подталкивают к этому…

— Интересно, с какой целью? — спросил Сергей. — В чем тут прикол-то?

— А без всякого прикола, — ответил Кирилл и рубанул ладонью воздух. — Без всякой цели. А может, они нашим разумом питаются? Интеллектом, блин, нашим…

— Ничего-то вы не просекли, — покачал головой Глеб. — Они же намекают на то, что свобода и разум — это несовместимые вещи! Подумайте, как это верно! Разум — есть оковы чувствам и инстинктам, ибо он способен их подавить. Правильно?

— Чего? — грозно сдвинул брови Кирилл.

— Подавляя инстинкты, человек разумный заставляет себя жить в соответствии с вымышленными ценностями, а не с теми, которые ему свойственны от природы. Всю свою разумную жизнь человек стремится к достижению счастья, идеал которого придумал себе сам…

— Эк, его опять понесло, — сказал с вздохом Кирилл.

— А зачем, скажите, придумывать идеал счастья, если он есть, если он дан изначально? — продолжал Глеб, размахивая над головой указательным пальцем. Нужно лишь убрать это гадкое препятствие, называемое разумом, чтобы оно не мешало смотреть на вещи непредвзято и видеть их такими, какие они есть. Не искать в вещах смысла, а пользоваться ими! Только лишенная разума особь может быть воистину свободна, ибо она не связана никакими внутренними и внешними обязательствами, ибо она делает всегда то, что хочет. Она не строит планов на будущее и живет настоящим. И самое главное, она имеет минимум потребностей, и потребности эти по своему составу приближаются к возможностям! А если возможности сближаются с потребностями, что мы получаем, скажите мне?

Глеб умолк, крякнув, и достал сигарету.

— А я вот тебе ничего не скажу, — сказал Кирилл. — Сам мучайся.