Книга Лжец - Стивен Фрай

– Так в чем проблема?

– О, никакой проблемы не существует. Решительно никакой. Мы потратили тридцать лет, ковыряясь в том, что оказалось пустой породой, только и всего. Тут нет ничего особенного. Жизнь в науке, как говорится. Я рассказываю об этом, чтобы ты лучше представил себе мои отношения с Сабо. Мы с ним поддерживали связь, понимаешь? Он из Будапешта, я из Кембриджа.

Эйдриан сказал, что понимает.

– Пару лет назад Сабо сделал занятное открытие. За прошедшие годы его интересы все больше смещались с чистой математики в сторону электроники, акустической техники и разного рода иных вспомогательных дисциплин. Венгры очень сильны по этой части. Тот разноцветный кубик, с которым все теперь играют, он ведь тоже венгерский. Полагаю, возможность говорить на языке, понятном очень немногим, и делает мадьяр такими экспертами по числам, формам и размерностям. Сейчас имеется даже венгерский математик, который приблизился к достижению того, что некогда считалось абсолютно невозможным. Он стоит на пороге решения задачи о квадратуре круга. Или это называется круглотурой квадрата? В общем, одной из них.

– Венгр – это единственный, кто способен войти за тобой во вращающуюся дверь и выйти из нее первым, – процитировал Эйдриан.

– Вот именно. Сабо как раз из таких скользких типов. В семидесятые он работал над проблемой заикания, в порядке эксперимента проигрывая заикам их собственную речь. Похоже, если человек через долю секунды слышит только что сказанное им, то при переходе к тому, что он собирается сказать следом, заикание его исчезает.

– Какой замысловатый метод.

– Замысловатый? Ну, как скажешь.

– Нет, просто я думаю, что расхаживать повсюду в наушниках и с диктофоном – это как-то не очень практично.

– Тоже верно. Лечение трудноосуществимое. Однако опыты в этой области привели Белу к тому, что вылилось в очень и очень плодотворные исследования речевых центров мозга. Пуще всего Белу заинтересовала ложь, или, так сказать, говорение того, чего нет. Ему хотелось выяснить, что происходит в мозгу, когда человек говорит неправду; понять, к примеру существует ли разница между враньем, сбоем памяти и созданием вымысла – в общем, между всем, что так или иначе сводится к говорению того, чего нет. То есть человек может сказать: «Мне придется поработать сегодня допоздна, дорогая», или «По-немецки зубок чеснока называется ein Zwiebel», или "Жил некогда легендарный дракон по имени Джеффри, который кормился штанами". Все это можно рассматривать как примеры лжи. Говорящий на самом деле не собирается работать допоздна, напротив, он собирается отправиться к любовнице и предаться с ней разнузданности плоти. Это ложь альфа-типа. Во втором случае мозг человека прекрасно знает, что Zwiebel есть на деле немецкое обозначение лука, а словом, которое он пытается нащупать, является Schnittlauch, однако сознанию не удается в данный миг получить доступ к этой информации. Утверждение, будто ein Zwiebel – это немецкое название чесночного зубка, составляет, таким образом, ложь бета-типа. И наконец, никакого легендарного, питавшегося штанами дракона по имени Джеффри никогда не существовало и, более того, говорящий об этом знает: искусство лжи гамма-типа. Альфа-тип, первая разновидность вранья, – ложь нравственного, если угодно, толка – выводит из равновесия сознание говорящего и вполне может быть обнаружена с помощью машины, именуемой полиграфом, два других типа лжи со всей определенностью обнаружены быть не могут.

– Наши друзья уходят, – сообщил Эйдриан.

Двое из БМВ направлялись к выходу.

– Превосходно! – отозвался Трефузис. – Это означает, что за нами действительно следят.

– Что ты хочешь сказать?

– Если Нэнси и Саймон оставляют место нашего рандеву первыми, это знак того, что мы не одни. Если бы они дали уйти первыми нам, это означало бы, что за нами никто не присматривает.

– Московские правила, Джордж. Всегда московские правила.

– Прошу прощения?

– Неважно. Так кто же нас преследует?

– Полагаю, мы это выясним. Допивай свой чай со всевозможной стремительностью. Нам не следует слишком сильно отставать от них.

Когда они вышли на автостоянку, БМВ там уже не было. Трефузис открыл водительскую дверцу «вулзли», Эйдриан тем временем озирался в поисках машины, готовящейся устремиться в погоню.

– Никаких подходящих кандидатов я не наблюдаю, – сообщил он.

Трефузис нагнулся, поднимая что-то с земли. Потом распрямился, держа в руке продолговатый, сложенный вдвое листок бумаги, который и передал через крышу «вулзли» Эйдриану.

– Это было засунуто под дверцу. Что там написано?

Эйдриан развернул листок и расправил его на крыше машины.

– Думаю, это код или, скорее, шифр. Что-то из них. В любом случае, для меня это чистая тарабарщина. Взгляни.

Эйдриан перевернул листок и показал его Трефузису.

– Юная Нэнси удалась в свою маму, – сказал тот. – Это написано на волапюке.

– На чем?

– На волапюке. Весьма глупый международный язык, выдуманный лет по меньшей мере сто назад очаровательным господином по имени Иоганн Шлейер. «Vol» на его языке означает «мир», a «puk» – «говорить». Знай он, что по-английски это «рвота», был бы поосмотрительнее в выборе слов.

– И что там сказано?

– Похоже, за нами следуют две машины, одна – зарегистрированный во Франции синий «Лимон Би-Икс», что бы сие ни значило, другая – белая швейцарская «Ауди-четверка».

– Я думаю, имелись в виду «ситроен би-икс» и «ауди кватро».

– Да, пожалуй, смысл написанного именно таков. Ну что же, известие бодрящее, ты не находишь?

– Какое? То, что за нами следят?

– Именно.

– Да мы же в этом чертовом драндулете и без того бросаемся всем в глаза.

– Надеюсь, что так. Элемент неожиданности имеет первостепенное значение.

– Элемент неожиданности?

– Точно! – просиял Трефузис, уже выезжавший на автостраду и разворачивавший машину в сторону Германии. – Он-то самое неожиданное и есть.

Стаккатовый наплыв летящих навстречу автомобилей напомнил Эйдриану бесконечные детские поездки на побережье. Он не отрывал тогда взгляда от запястий держащего руль отца или подсчитывал четвероногих в полях, мимо которых проезжала машина, – овца либо корова давали единицу, лошадь – двойку, – то и дело позевывая в кружащем голову облаке тошноты. Был и такой прием: он ритмично закрывал уши руками и открывал их, чтобы услышать посвист каждой пролетавшей мимо машины.

Теперь Эйдриан снова проделал это.

– Далеко еще, пап?

– Почему люди, едущие в автомобиле, обязательно задают этот вопрос? – поинтересовался Трефузис.

– Он напоминает им времена их юности.